| The great chasm of memory from her childhood in the intimate country surroundings of Cossethay and the Marsh Farm-she remembered the servant Tilly, who used to give her bread and butter sprinkled with brown sugar, in the old living-room where the grandfather clock had two pink roses in a basket painted above the figures on the face-and now when she was travelling into the unknown with Birkin, an utter stranger-was so great, that it seemed she had no identity, that the child she had been, playing in Cossethay churchyard, was a little creature of history, not really herself. | Сколько же воспоминаний о детстве, проведенном в тихой селькой местности, в Коссетее и на Болотной ферме, хранилось в пучине ее памяти! Она помнила Тилли, служанку, которая угощала ее хлебом с маслом, посыпанным коричневым сахаром, старую гостиную, где на циферблате дедушкиных часов над цифрами были нарисованы две розовые розы в корзинке. Теперь же она устремляется навстречу неведомому вместе с Биркиным, она была совершенно другим, незнакомым человеком - и эта пропасть между прошлым и настоящим так велика, что казалось, она не помнила, кто она такая, что девочка, играющая во дворе церковном дворе Коссетея, была только неким историческим персонажем, а не ей, Урсулой. |
| They were at Brussels-half an hour for breakfast. | Они прибыли в Брюссель - у них было полчаса на завтрак. |
| They got down. | Они сошли с поезда. |
| On the great station clock it said six o'clock. | Огромные вокзальные часы говорили, что было шесть утра. |
| They had coffee and rolls and honey in the vast desert refreshment room, so dreary, always so dreary, dirty, so spacious, such desolation of space. | В просторной безлюдной комнате отдыха, такой пугающей, всегда пугающей своей пустотой, обширностью пространства, Урсула и Биркин пили кофе и ели рогалики с медом. |
| But she washed her face and hands in hot water, and combed her hair-that was a blessing. | Но вот радость - ей удалось умыться горячей водой и причесаться! |
| Soon they were in the train again and moving on. | Скоро они вновь сели на поезд и продолжили свой путь. |
| The greyness of dawn began. | Наступал серый рассвет. |
| There were several people in the compartment, large florid Belgian business-men with long brown beards, talking incessantly in an ugly French she was too tired to follow. | В купе было несколько людей - тучных, цветущих бельгийских дельцов с длинными коричневыми бородами, которые непрестанно говорили на исковерканном французском, но она слишком устала, чтобы следить за ходом разговора. |
| It seemed the train ran by degrees out of the darkness into a faint light, then beat after beat into the day. | Поезд постепенно выходил из мрака навстречу слабому свету, и каждый перестук колес нес его навстречу дню. |
| Ah, how weary it was! | О, как утомительно было это путешествие! |
| Faintly, the trees showed, like shadows. | Слабо вырисовывались призрачные очертания деревьев. |
| Then a house, white, had a curious distinctness. | Затем показался белый домик, который был виден уже довольно отчетливо. |
| How was it? | Как это возможно? |
| Then she saw a village-there were always houses passing. | А потом она увидела деревню - они долго проезжали мимо каких-то домов. |
