Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 59

лучших университетах Европы, недавно он с увлечением писал о теме

Страница 70

преступления и наказания в пушкинском "Борисе Годунове", а вскоре начнет

посещать знаменитую "Башню" Вячеслава Иванова - Мекку интеллигентского

Петербурга. Откуда такая "смертельная усталость" в молодом победоносном

существе, гордо несущем вскинутую голову? Почему, впивая со всех концов

мировую культуру, он "ничего не приемлет"?

Если не знать "поперечный нрав" великого поэта, подтвержденный, к

несчастью, его дальнейшей судьбой, можно подумать, что перед нами поза, театральный жест, притворство. Но это реальность. Реальность внутреннего

состояния. Неподдельность ужаса, который охватывает человека, когда он

понимает, что изначально заброшен в невесомость.

Еврейские корни теряются в сизой провинциальной мгле то ли виленского, то ли остзейского края. Смесью раввинической натасканности и обрезков

дешевого немецкого просветительства несет от суетливого отца, который хотел

когда-то из затхлого хедера прорваться к культуре "Гердера, Лейбница и

Спинозы", а угодил в торговцы кожей и на всю жизнь пропах "лайками и

опойками".

Впоследствии, когда Мандельштам займет твердое место в противостоянии

акмеистов символистам, основная контроверза его поэзии изобразится как

утверждение "архитектуры" в противовес "музыке". В текущей реальности все

немного иначе: чистый, звонкий, звездный, пустой воображаемый мир

противостоит миру пахучему, полному испарений и вони. Запахи на всю жизнь -

наказание. Пахнущий едой, кожей, пеленками еврейский быт - невыносим.

Мальчик отказывается учить иврит.

Но и спасительный, через мать обретенный мир русской культуры -

обманчив: остро чуется искусственность в правильной русской речи еврейки,

"дорвавшейся" до Пушкина и Тургенева.

Впрочем, поначалу предложен Надсон. Высокомерные остаются в стороне с

Тютчевым и Фетом, доверчивые упиваются рыдающей лирой. В результате ни

Фет, ни Надсон не сохраняют первозданности. В блеске русской литературы

таится фальшь. На всю жизнь выносит Мандельштам правило: с "литературой"

надо бороться!

Карабкаясь к свету, из безликой Шавли семейство перебирается в Павловск, потом, наконец, в Петербург. Строгие линии улиц, твердыни и стогны

каменного города, воинские парады и разводы чистят бронхи, отгоняя запахи

кухонь. Черная мрачная толпа - знак этой нечистой стихии - оцеплена и

отогнана казаками и солдатами. Можно дышать: высота, трезвость, ясность.

Пространство, звезды и певец. Тяжкая осаженность петербургской державности

держит душу. Гранитный рай. Серебряные трубы. Камень.

Курантов бой и тени государей:

Россия, ты - на камне и крови -

Участвовать в твоей железной каре

Хоть тяжестью меня благослови!

Страница 71

Впоследствии, когда вечно сопротивляющийся внутренний жест

Мандельштама будет освоен критиками,- эта "кровь", вплавленная в "камень", эта "кара", благословляемая в жизнь, это соединение черноты и сверкания

покажется неотменимым знаком личного стиля. И это так. Но в основе стиля -

ужас развоплощения: любое оплотнение Духа, любое твердое "решение" судьбы

оказывается на поверку декоративным, ложным, мнимым. В том числе - и