Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 61

Глядящий в зенит мирозданья, слушающий звоны небес, Мандельштам не

чувствует погребального звона, ударившего для многих в августе 1914 года: земные люди, обитавшие в его картинах либо как оперные, ряженые "мужики", ждущие господ у подъезда, либо как мрачная масса, чернеющая где-то по

углам,- не возникают в его сознании и теперь, при начале мировой бойни: он

видит в ней просто новую главу учебника истории:

Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта

Гусиное перо направил Меттерних, -

Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта!

Очень скоро задорно-приветственный тон этого непревзойденного по

мастерству стихотворения должен будет смениться если не проклятьем

безумию, то хотя бы призывом к вразумлению. Но тоже не впрямую, а как бы

по метафорическому перечислению. Орлы, львы и волки, сошедшие с гербов и

знамен, примиряются у Мандельштама в некоем подобии райского зоопарка.

Впервые сюда подселен и "ласковый медведь": славянская нить сплетена с

германской. В сонме аллегорий мирового разума появляется Россия.

До ее появления в реальном, а не аллегорическом облике, должно пройти

время, насыщенное уподоблениями и переодеваниями. Россия интересна, потому что похожа на Италию, на Грецию, на Палестину. В конце концов, на

Скифию. А "в начале начал" - на Рим, разумеется. Византия - Рим второй, недолгий и случайный; первый же Рим - далече, и никогда того Рима не любил

бог.

Полюбит ли Россию?

Для России возникает у Мандельштама некая роль, которую надо сыграть.

Россия - это "место", где должны совершиться судьбы. Это "имя", которое

Страница 73

должно наполниться. Россия даже превосходит своих европейских сестер, но

именно в том отношении, что она способна вместить ИХ "смыслы". Ситуация -

на грани самогипноза: "Слаще пенья итальянской речи для меня родной язык, ибо в нем таинственно лепечет чужеземных арф родник".

Страна одевается в предуготованные исторические костюмы, ее имя

вплетается в предзаданный узор. В узор мировой культуры. "Россия. Лета.

Лорелея".

Россия - сплетение чужих путей, часть мировой карты, очерченное

пространство. Но это не реальность, растущая из своего корня. И ощущается

она не из корня, не из центра, а от края, от границы. Надо попасть в Крым, чтобы почувствовать:

Где обрывается Россия

Над морем черным и глухим...

Две строки остаются оборванными: Мандельштам не может дописать

четверостишия. Чернь моря играет смыслами - Россия повисает в глухом

вакууме, в смысловой невесомости, в нереальности Зазеркалья.

Кажется, впервые русскую реальность открывает двадцатишестилетнему

Осипу Мандельштаму двадцатичетырехлетняя Марина Цветаева; коктебельское

курортное знакомство переходит на московскую почву; поэт извлечен из-под

имперских питерских арок и приведен под своды старорусских соборов; ему

"подарена" Русь деревянная, Русь просторов, слободок и кладбищ.

Реакция непредсказуема: вместо воодушевления - смертное предчувствие. В

стихах - светопреставление: слепяще-солнечный "италийский" небосвод вдруг