Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 55

время Ходасевич на книге, которую дарит Берберовой (впервые называя ее

просто Ниной). Он пробует жить. Он отправляется в Дом ученых за селедочным

пайком (при его болезненности каждое такое путешествие - преодоление себя).

Потом на Сенном рынке выменивает на селедку галоши, однако от волнения

берет на номер больше. Чтобы галоши не сваливались, он пихает в них

завалявшиеся в кармане листки.

Эти листки - только что дописанное стихотворение о Елене Кузиной.

...И вот, Россия, "громкая держава",

Ее сосцы губами теребя,

Я высосал мучительное право

Тебя любить и проклинать тебя.

В том честном подвиге, в том счастье песнопений,

Которому служу я в каждый миг,

Учитель мой - твой чудотворный гений,

И поприще - волшебный твой язык...

Извлеченные из галош стихи читаются "той весной" в литературных кружках, вызывая шок и восторг слушающих. Живое полнокровное воспоминание

гениально столкнуто в нем с горечью безнадежности. Любить Россию и

проклинать ее - какая тоненькая стенка между двумя этими состояниями!

Рушится от любого прикосновения. Истончается - до тоненькой эфемерной

пленочки - до "языка". Все-то счастье - "счастье песнопений". Музыка слов.

Паутинка знаков.

Помянув Елену Кузину, Ходасевич Россию покидает. В последний раз

оглядывается на Петербург:

...И каждый стих гоня сквозь прозу,

Вывыхивая каждую строку,

Привил-таки классическую розу

К советскому дичку.

Поразительные строки. Задержимся и мы на этой точке слома.

Странно для Ходасевича прежде всего ощущение насилия над стихом. На

самом деле "сквозь прозу" стих Ходасевича проходит, не задевая. Ничего

общего ни с Маяковским, становившимся на горло собственной песне, ни с

Цветаевой, перенапрягавшей стих непосильной ношей, ни с Пастернаком, силившемся передать непереводимое косноязычие реальности.

Страница 66

"Вывихивая каждую строку"? Но во всем наследии Ходасевича вы не

найдете ни одной вывихнутой строки; это не Мандельштам, у которого стихи

действительно "вывихиваются". В том-то и состоит магическая сила

Ходасевича, что даже соприкасаясь с ломающей реальностью, он сохраняет

чеканную, упрямую, несломленную "пушкинскую" чистоту стиха.

"Привил-таки классическую розу"? Да и не надеялся! Это Мандельштам

пытался. Это у Мандельштама классический канон обретает программные

черты и, соотнесенный с "иудео-христианской" системой, вступает в

смертельное столкновение с реальностью,- что особенно ясно в свете тех

комментариев, которые оставила нам на этот счет Надежда Яковлевна

Мандельштам. А Ходасевич - не "прививает", он мимо "советского дичка"

проходит, "в упор не видя". И само слово "советский" в его поэзии отсутствует

начисто, в данном стихотворении мы имеем первое и последнее - единственное

его употребление.

По стихам Ходасевича, по отразившимся в них реалиям - можно, конечно, почувствовать его жизнь при советской власти: "клокочущие чайники",

"сгорающие на печках" валенки, и даже следы работы в "советских

учреждениях". Но нигде в стихах Ходасевича феномен советской власти и

советской жизни не предстает как целостный объект анализа или хотя бы