Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 53

умеет отдавать дань каждому. Для него правота и неправота равно

бессмысленны. И подробности жизни равно безрадостны.

Это не просто предчувствия - это непрерывный страх. Нина Берберова на

исходе десятилетия, прожитого с Ходасевичем в Западной Европе, пишет:

"Он боится мира... Он боится будущего... Он боится нищеты... боится грозы, толпы, пожара, землетрясения. Он говорит, что чувствует, когда земля трясется

Страница 63

в Австралии, и правда: сегодня в газетах о том, что вчера вечером тряслась

земля на другом конце земного шара, вчера он говорил мне об этом. Мне все

равно, что где-то землетрясение, для меня, по правде сказать, земля трясется все

время, грозы бояться - для меня все равно, что бояться дождика. Пожар? Ну, так

возьмем подмышку кое-какие книги и бумаги (он - свои, я - свои) и выйдем на

улицу. Что касается толпы, то так как я не ношу ни перьев, ни фруктов на

шляпе, ни накрахмаленных юбок, то я не боюсь, что меня сомнут. Я сама - часть

толпы..." (Нина Николаевна Берберова прожила девяносто лет).

А он?

"Страх его... переходит в ужас... и я замечаю, что этот ужас по своей силе

совершенно непропорционален тому, что его порождает. Все мелочи вдруг

начинают приобретать космическое значение. Залихватский мотив в

радиоприемнике среди ночи, запущенный кем-то назло соседям, или запах

зажаренной рыбы, несущийся со двора в открытое окно, приводит его в

отчаяние, которому нет ни меры, ни конца. Он его тащит за собой сквозь дни и

ночи. И оно растет и душит его."

На фоне этого глобального отчаяния контуры судьбы того или иного народа

не так существенны: они вытесняются тошнотворным запахом соседской кухни

или ударом радиоволны с того конца света. Катастрофичность бытия

несопоставима с подробностями геополитики.

Притом в стихи вмещено огромное количество реалий. Выросши и проживя

треть века в Москве, Ходасевич смолоду много ездит по Европе и привыкает к

ее мелькающим городам и народам. Полтора питерских года не делают его

петроградцем - это, скорее, литературный эпизод (в Питере "каждое его новое

стихотворение воспринимается как событие",- отмечает биограф).

Окончательный отъезд в Европу в 1923 году не делает его оседлым жителем: Берлин, Прага, Мариенбад, Венеция, Турин, Лондон, Париж - вот его приюты.

Накануне второй мировой войны обрывается скитанье: за гробом идет

маленькая группа таких же эмигрантов.

Где умер? Неважно. Где скитался? Не играет роли. Душа проходит сквозь

миры и страны. Средиземноморье. Ручей бежит от водопада, щелкают бичи

пастухов. Британия. Опрятные домики, аккуратные кладбища.

Германия.Ночные трамваи, каменные тротуары. Франция. Грошовое казино, граммофон в дешевом жилье, синематограф...

Синематограф Ходасевича, кажется, особенно раздражает, может быть, из

ревности: призраки - слишком серьезная вещь, чтобы торговать ими, как в

балагане.

Тут - не балаган. Тут нечто более серьезное. Сон. Сны. Могут появиться

"тамагавки, копья и навахи" - в индейском сне. Или покачивающийся на слоне

магараджа - во сне индийском. Или Кармен, прикусившая зубами розу,- в