Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 54
Administrator
испанском. Не говоря уже о "певучих шагах венецианок" и о "скалах и агавах", обрамляющих "соррентийские фотографии". А за многопестреньем все тот же
вопрос: "Где мы?"
И точно так же душа уходит скитаться - во мрак истории. Во тьму
библейскую, где плачет Рахиль, а Мария и Иосиф бегут из Вифлеема. Во тьму
Страница 64
античную, где Александр преследует Дария, и Дарий, вчера еще владыка
Персии, задержавшись на секунду, пьет на четвереньках из придорожной лужи.
Так проходит слава мира. Никакой специфической приверженности к тому или
иному историческому слою у Ходасевича нет. Во тьме средневековой мечутся
пажи и шуты... Омар, Тассова лампада, Вакх, Вергилий и Тартар возникают не
столько как знаки исторической концепции, сколько как знаки общепоэтической
условности, освобождающей стих от диктата низкой правды. Иногда это просто
псевдонимы, взятые случайно, с единственным правилом: не ломать стихового
ритма: под "Темирой" скрывается Татьяна, под "Хлоей" - Анна...
Есть, впрочем, исторический слой, в который Ходасевич входит с заметным
увлечением; это русский ХVIII век: Державин, "допотопные" ямбы... Однако
характерно, что и тут "реальности" нет, а есть - словесная амальгама, тоненький
слой языка, цепочка традиционных аллегорий, удерживающих мелодию. "Спит
спондей, поет пэон..."
И все-таки московское детство впечатывается в сознание, и именно
московские сценки обретают под пером Ходасевича магию "ощутимости".
Картинка почти фотографична. "Сергей Иваныч. Он в полушубке, в валенках.
Дрова вокруг него раскиданы по снегу... Звук поглощают.- С праздником, сосед.- А, здравствуйте!..- Постойте-ка минутку, как будто музыка?...- Сергей
Иваныч перестает работать, голову слегка приподымает, ничего не слышит, но
слушает старательно.- Должно быть, вам показалось,- говорит он.- что вы, да вы
прислушайтесь"...
И эта достоверная картинка "у Благовещенья на Бережках" нарисована
только для того, чтобы ее смыло неслышной ангельской музыкой. Музыка - все; реальность - ничто. Отсутствие России не просто обозначено музыкой, которой
она не слышит,- отсутствие обрисовано голографически. Может, только у
Набокова (в прозе) небытие прорисовано так же зорко. Это зоркость шахтера, видящего, как ползут по стене трещины. Зоркость авгура, предрекающего
бедствие:
Портной тачает, плотник строит:
Швы расползутся, рухнет дом...
И все-таки когда стропила затрещали реально, авгур дрогнул. Это было в
феврале 1917 года. Тайный ужас от сиротства прорвался в стих, и великий
русский поэт, в котором не было ни капли русской крови, воззвал к судьбе: Не матерью, но тульскою крестьянкой
Еленой Кузиной я выкормлен...
И не дописал.
Страница 65
царственно великодушной и иночески самоотверженной, был - как вспышка
очистительного света.
Что высветилось во тьме?
Ничего. Во тьме семнадцатого года остались эти стихи неоконченными, чтобы ожить пять лет спустя, когда после гражданской войны, голода и
безнадеги жизнь вроде бы начала оттаивать. "
время Ходасевич на книге, которую дарит Берберовой (впервые называя ее
