Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 51
Administrator
воспитание, польский дух в семье, и притом - непрерывное сиротское
ощущение. Еврейское начало? О, да: дед - никто иной, как знаменитый Яков
Брафман. Но знаменитый именно тем, что оставил отчую веру и всю , жизнь
разоблачал "мудрецов" кагала, и предавал гласности их коварные "протоколы".
В ходе чего и сделался знаменосцем русского антисемитизма.
Есть отчего смутиться духу, не правда ли? В наследии Ходасевича (в
переводческой его части) Красиньский и Мицкевич культурно и мирно
соседствуют с Черниховским и Фихманом, но в душе поэта эти начала
сосуществуют отнюдь не мирно: история им не дает мирно сосуществовать.
Страница 61
На новом, радостном пути.
Поляк, не унижай еврея!
Ты был, как он, ты стал сильнее -
Свое минувшее в нем чти.
И уж без обиняков - в письме Борису Садовскому от 9 ноября 1914 года:
"
Двойная беспочвенность. Гоньба. Бездомье. Бесприют.
Символистская идея духовной одержимости, обретаемой сквозь шаткие и
зыбкие очертания, если и находит в Ходасевиче первоначального приверженца, то именно как идея скитанья, сквожения. На этом он и формируется. Везде -
пасынок, везде - гость, везде - чужой.
Лейтмотивы. Мир - скучен. Скука, как тощий пес, взывающий к луне, наполняет душу. Нудно тянется время. "О, как мне скучно, скучно, скучно!"
Все повторяется, все одуряюще повторяется в этом мире. Будет то же, что
всегда. То, что теперь, - уже было. "Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец и дед его по тем же шли путям". Все живое умрет, пойдет слепым червям.
Все, что случится, наперед известно. Все возвращается на круги своя. Тоска.
Но вот что страшно: возвращаясь, никто себя не узнает. Это - важнейший
трагический мотив Ходасевича. Душа живет как бы "сквозь" реальность, не зная
ни своей судьбы, ни своего прошлого, ни будущего. СВОЕГО вообще нет: все -
равно далекое. Жизнь - с трудом припоминаемый бред. "В заботах каждого дня
живу, а душа под спудом каким-то пламенным чудом живет помимо меня".
Это пламя - не горение жизни, а скорее истлевание, обугливанье, саморазъеданье. Середины нет: или мрак преисподней, или недоступная высь
небес. Середина - тот самый мир "забот", сквозь которые душа проходит, не
видя, не слыша, не желая знать. Серединный мир - это вовсе не спасенье, это
ожидание беды. Апокалипсис предстает в будничных, ясных, каждодневных
контурах. "Все жду: кого-нибудь задавит взбесившийся автомобиль, зевака
бедный окровавит торцовую сухую пыль". Смерть пахнет карболкой и иодом, адская сера дозирована в аптеке, кислота не низвергается с небес, а проливается
из склянки на скатерть. Ангел Зла, неотличимый, проходит меж людей, и лишь
экзема на лбу метит его.
Медицинский привкус придает стихам Ходасевича какую-то
диагностическую достоверность. Автопортрет лирического героя: худой, бледный, желтый, седой человек, утонувший в диване, с потухшей папиросой
меж пальцев. Всегдашняя зрительная точность побуждает связать этот образ с
реальным обликом Владислава Фелициановича, который с детства страдал от
