Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 4

Проницательный Ходасевич через десять лет после смерти Блока скажет об

этом так: "Поэзия Блока в основах своих была большинству непонятна или

чужда. Но в ней очень рано и очень верно расслышали, угадали, почуяли

"роковую о гибели весть". Блока полюбили, не понимая по существу, в чем его

трагедия, но чувствуя несомненную ее подлинность".

Тут - всё. Меч Немезиды. Дыхание катастрофы. Гибель иллюзий. И притом -

полная невозможность понять: откуда? за что? как?

Мгла. Тишина. "Обманы и туманы". Сны. Лесные тропинки, глухие овраги.

Бесцельные пути. Сумерки. Сумрак. С первых строк поэзия Блока не просто

повествует о предчувствиях, опираясь на такие сигнальные слова, как "тревога",

"пустыня", "ночь", "могила" и "тайна" (этот-то пласт - не блоковский, он взят от

Жуковского и других классических предшественников), нет, здесь наново

создается абсолютно достоверный психологический мир, который делает

предчувствия реальными, хотя сплетается, как и должно быть у гения, как бы

вслепую.

Беспредметность, "неощутимость" соединены с потрясающей, невменяемой

точностью взгляда, слуха и осязания. Цвета и звуки, холод и тепло (огонь) соединяются в целое, вроде бы ни из чего не следующее: ощущения предельно

достоверны, а целое невыносимо ирреально.

Все призрачно. Но непреложно. Блоковский дух неуследим, как неуследимы

ветер или метель, или вьюга. Но "датчики" бури точны, как на метеостанции.

Кажется, что этот мир качается, плывет и утекает, что в нем реют сплошные

символы, что цветовая гамма скользит и пестрит, но, вчитываясь, обнаруживаешь, что зрение остро и точно.

Два первоначальных цвета - две азбучные истины: красный и синий. И - до

конца, до финальных аллегорий: красное - коммунизм, синее - большевизм; или:

"красный комод", который "всех ужасней в комнате"; "синий плащ", в который -

"завернулась".

Через всю поэзию - эти два ощущения: огневое и леденящее - встык. "То

красные, то синие огни". "Синее море... красные зори". "Синие воды... красные

розы". "Синяя дымка под красной зарей". "Пунцовые губки, синеватые дуги

бровей". "День белый с ночью голубою зарею алой сочетал..."

Так сокровенный смысл в том, что "сочетается" - несходимое. Красное

пресекается синим, синее - красным. Синева - жгуча, красность - пепельна.

Лейтмотивы: синяя муть, алая мгла. Красная пыль. Серый пурпур. И в

трагическом завещании "Пушкинскому Дому": "сине-розовый туман". И в

известной автопародии: "синих елок крестики сделались кровавыми, крестики

зеленые розовыми стали..."

Цвета дробятся. Мерцание, рассыпание, бликование. "Цветистый прах".

Словно бы серебрится все. Серебра еще нет, однако ОЖИДАНИЕ этого

Страница 4

разрешающего колористического удара разлито в дробящемся воздухе, в

тревожном сцеплении противоположного: красного и синего, ясного и

мглистого, белого и черного.

Серебро, пару раз мелькнувшее в ранних стихах традиционной краской

романтического пейзажа, ко времени "Распутий" (1903 год) прочно одевает

поэзию Блока в ледяной плен. Это серебро - темное, холодное. Серебро вьюги, серебро метели. Серебро трубы, зовущей в гибель, смертного наряда, пустыни, покоя, оков. Но и серебро видений, грез, "чертогов". И постепенно блоковское