Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 3

Припомнил также "двоеверную" тональность, в которой новости из Дворца

передавались в ту пору на Университетской набережной: Дворец запущен, повара халтурят, один из великих князей в знак протеста накупил у Филиппова

гору калачей и булок, что есть несомненное потрясение основ.

Когда младенцу исполнилось четырнадцать недель от роду, Царя-

Освободителя взорвали бомбой. Событие произошло за две тысячи шагов от

университета - у "Екатеринина канала". В "ректорском доме" (Блок приходился

ректору внуком) оно было воспринято так: царь тот - циник. Худой, огромный

старик, под глазами мешки, глаза страшные, губы тонкие, "точно хотят

плюнуть".

Не стало - ни того старика, ни - в сущности - того времени, которое его

породило. Девятнадцатый век "мягко стлал, да жестко спать". Забрезжил

двадцатый: "еще чернее и огромней тень Люциферова крыла". Или - чуть более

конкретно: вместо "диктатуры сердца", которую предлагал стране ласковый

Лорис-Меликов, - отныне "Победоносцев над Россией простер совиные крыла".

Или - двумя строчками выше - чуть более абстрактно, зато исчерпывающе по

составу чувств и красок: "в те годы дальние, глухие в сердцах царили сон и

мгла".

Сон и мгла - ключевые образы, прямо вводящие в систему мотивов, которые

звучат в сердце всеобщего любимца и баловня семьи, потом ленивого

гимназиста, потом медлительного, отрешенного от суеты и злобы дня студента,

- пока в нем вызревает великий поэт.

Печататься он начинает сравнительно поздно. Адресуется - к "небольшому

кружку людей, умеющих читать между строк". Критика его первые публикации

встречает довольно холодно. Настоящего представления о мощи и

интенсивности его работы они не дают: в первой книге - десятая часть

написанного. И однако этой одной десятой, этой надводной части айсберга -

достаточно, чтобы почувствовался приход национального гения.

"Царственное первенство" Блока на поэтическом Олимпе начала века не

оспариваемо никем даже из его противников. Гордая Цветаева, замирая, передает ему свои стихи на поэтическом вечере. Отчаянный Есенин, впервые

приехав в Питер, идет к нему, обливаясь потом от страха. Неприступная

Ахматова посылает ему журнал со своей публикацией. Яростный Клюев

адресует письмо с требованием оправдаться за всю господскую культуру: "О, как неистово страдание от "вашего" присутствия, какое бесконечно-окаянное

горе сознавать, что без "вас" пока не обойдешься!" Самоуверенный Северянин

дарит ему брошюру, надписывая: "Поэт!.. Незабвенна Ваша фраза о гении, понимающем слова ветра. Пришлите мне Ваши книги: я ДОЛЖЕН познать их".

Вознесенный революцией Маяковский ему одному подает руку: "Здравствуйте, Александр Блок!"

Воинственный Гумилев бодрится: "Ну, что ж, если над нами висит

Страница 3

катастрофа, надо принять ее смело и просто. У меня лично гнетущего чувства

нет, я рад принять все, что мне будет послано роком" (о, знал бы!). Гумилев

говорит это о Блоке, отталкиваясь от Блока, реагируя на Блока: кроме

знаменательной ревности вождя акмеистов к вождю символистов, тут

поразительно точно определен нерв, который задет Блоком.