Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 38

полях, ссоры, кровавые драки в страшных, как сны, кабаках". Извечно.

Фатально. Необоримо.

В идеале:

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

В реальности:

Русь бредит богом, красным пламенем,

Где видно ангелов сквозь дым...

В принципе бог - есть, и ангелы видны. Но неодолим хаос.

Блок пытается в него вжиться. Гумилев - нет. Здесь - разделившая их

невидимая пропасть. То, что разводит их и побуждает при полном и

подчеркнутом уважении друг к другу, с безукоризненной (то есть

укоризненной) вежливостью при каждой встрече пикироваться, напоминая

окружающим "свидание двух монархов" и заставляя окружающих, как записал в

дневнике Корней Чуковский, "любоваться обоими".

Иногда эта церемонная корректность обостряется до острого драматизма.

Как во время знаменитого поэтического "утренника" в Тенишевском училище, в

мае 1918 года, когда звучит поэма "Двенадцать" (не сам Блок читает - артистка

Басаргина, то есть Любовь Менделеева, а Блок должен выйти на сцену следом),-

а следом публика начинает свистеть и топать ногами, и Блок в задней комнате, сотрясаясь от ужаса, твердит: "Я не пойду, не пойду!" - тогда на эстраду

выходит Гумилев, хладнокровно пережидает рев зала... "так, вероятно, он

смотрел на диких зверей в дебрях Африки, держа наготове свое верное нарезное

ружье",- фантазирует мемуарист, но на этот раз ружье не требуется, потому что

публика стихает, потом слушает гумилевские "газеллы", а потом, "отойдя", принимает и самого Блока.

Так вот, тот же мемуарист (Леонид Страховский) передает реплику

Гумилева перед тем, как тот, повернувшись, уходит в беснующийся зал:

- Эх, Александр Александрович, написали - так и признавайтесь, а лучше бы

не написали...

Два с половиной года спустя одновременно оба исчезают из этой жизни: в

одну и ту же ночь - Блок впадает в предсмертное безумие, Гумилева забирают в

застенок.

Роковая черта - август 1921 года.

Он гибнет безвинно и бессудно. Но не беспричинно.

Со стороны палачей причина ясна: после подавления Кронштадтского

Страница 44

восстания нужна острастка на будущее. Всем, кто вздумает попробовать еще.

Профессорам, так профессорам, поэтам, так поэтам. Эдак даже лучше: интеллигенция должна усвоить урок.

Но что подвигает в эту историю - Гумилева?

Его принципиальная позиция: никаких заговоров! Каторжники взяли власть

крепко. Запад тут не поможет - в случае чего ему всегда бросят кость: награбленного ведь не жалко. А внутри страны - непременно донесут: шпиономанией пронизано все сверху донизу. И потому заговоры - безумие.

Но тогда - откуда та злосчастная прокламация, которую Гумилев

"закладывает в книгу" и "не может найти", а чекисты при обыске - находят?

Впрочем, психологически понятно: прокламация - в защиту кронштадтских

повстанцев. Тут, видимо, и земляческая солидарность (Гумилев - уроженец

Кронштадта, сын судового врача), и человеческое сочувствие (по городу идут

грузовики, набитые сдавшимися матросами, те кричат: "Братцы, помогите, расстреливать везут!"), да, наконец, и "редакторский" комплекс (писал ли он ту

прокламацию? или только "обрабатывал"? что там такого соблазнительного для