Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 37

духа. Кровь бунтует "в гранитных венах сумрачных церквей". Хочется бежать

из-под этих темных сводов!

Но и ислам - такая же ловушка. Камень Каабы - "подделка". Мыши съели

"три волоска из бороды пророка"... Безумие.

Но ветер с востока - тема особая. Любимейшая точка мироздания - Франция.

Страница 42

Образ вечно милый, сон, мечта. Но тоже - развоплощена: бессильна перед

германской мощью. "Франция, на лик твой просветленный я еще, еще раз

обернусь и как в омут погружусь бездонный, в дикую мою, родную Русь".

Русь - прикрытие мечтаемой Франции. Увы, неосуществимое: Ты прости нам, смрадным и незрячим,

До конца униженным, прости!

Мы лежим на гноище и плачем,

Не желая божьего пути...

Это и есть гумилевская Россия - развоплощенная, не удержавшая облика.

Собственно, ее облик изначально двоится - с тех первых стихов предвоенной

поры, когда образ России впервые появляется не в "пейзаже" или

эмоциональной аллюзии, а в образе страны - государства - народа: "мой предок

был татарин косоглазый, свирепый гунн..."

"Татарин" перекликается с блоковским "Полем Куликовым", "гунн" - с

блоковскими же "Скифами". Общее тут - маска агрессивной дикости, обращенная к расслабленному Западу. Различие все то же: в сверхзадаче. Блок

пытается "Русь" как понятие сплотить, Гумилев его - рассекает. Его "Русь" все

время куда-то соскальзывает - то в Скандинавию, где царят варяги, то в Степь, где - "печенежье" царство. И дальше - вглубь Востока. "Самаркандские платки"

на бежецких бабах и "туркестанские генералы", тихо доживающие свой век

"среди сановников и денди",- все время ощутим сдвиг России к востоку.

Отчасти в этом сказывается "абиссинский синдром", неотделимый у Гумилева

от "конквистадорства", "рыцарства", "воинства" и других обликов героя.

Африканский "загар" настолько прилипает к нему, что лучший портрет самого

Гумилева, изваянный Ольгой Форш в одном из ее романов, стилизован так:

"Поэт с лицом египетского письмоводителя и с узкими глазами нильского

крокодила"... Между прочим, точный парафразис непроницаемой корректности

и спокойного бесстрашия, отмечаемых в облике Гумилева всеми мемуаристами.

Русский базис этой африканской надстройки обнаруживается опять-таки в

сопряжении с Блоком.

Гумилевский кошмар: "Горе! Горе! Страх, поля и яма для того, кто на земле

родился, потому что столькими очами на него взирает с неба черный и его

высматривает тайны."

Блоковский "Черный человек", которому суждено перекочевать в

знаменитое есенинское "зеркало",- у Гумилева множится и оборачивается

"черной толпой", под ногами которой может погибнуть белое человечество.

И Россия?

И Россия. Она изначально - призрачна. Как книжный морок "старых усадеб", где "рядом с пистолетами барон Брамбеус и Руссо". У Блока ЭТА Россия

сгорает вместе с библиотекой в усадьбе, и Блок находит такой оборот

справедливым. Гумилев - нет. Но и его Россия обречена, как обречена усадьба, потому что она ирреальна.

Страница 43

А какая реальна?

А реальна - распутинская. Ее путь - "светы и мраки, посвист разбойный в

полях, ссоры, кровавые драки в страшных, как сны, кабаках". Извечно.