Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 36

Два события врываются в жизнь его поколения, заставляя определиться по

конкретно-историческим координатам (можно сказать, и по патриотическим): Цусима и 1914 год. Цусимская катастрофа падает на детство или отрочество, она пробуждает самосознание русских людей, родившихся в 80-х - начале 90-х

годов.

Империалистическая война заставляет их определиться зрело и осознанно. Они

все так или иначе определяются, даже самые неприступные в отрешенности: Ахматова, Пастернак, Мандельштам. Даже их 1914 год заставляет так или иначе

вглядеться в стратегическую, геополитическую, "таинственную карту" мира.

Гумилев, влезши в самое пекло, видит другое. Сильнейшие и

характернейшие его строки о войне:

Страница 41

Как собака на цепи тяжелой,

Тявкает за лесом пулемет,

И жужжат шрапнели, словно пчелы,

Собирая ярко-красный мед...

Конкретность предельная. Сверхзадача - запредельная. Ни страны, ни народа.

Природная мистерия, господня жатва, пиршество полнокровного (или

кровавого) естества, состязание доблести и милосердия. Реальная история - вне

этой идеальной фрески.

Творческую драму Гумилева можно определить словами всё того же

Константина Леонтьева: развоплощение идеала. Ни в одной реальной "стране", ни в одном "действительном явлении", ни в одной странице наличного бытия он

этой воплощенности не признает. Именно потому, что идеал его изначально

слишком жестко связан с устоявшимися формами, со "старым режимом", или, как сам Гумилев заметил, этот идеал слишком "знаком". Настолько "знаком", что не может узнать сам себя: невоплотим.

Гумилев "не узнает" Россию во вставшей из кровавого хаоса Советской

Республике - но он и реальную старорежимную Россию отказывается разглядеть

под блоковскими туманами. По броскому, но точному определению новейшей

исследовательницы (новейшей - в том смысле, что высказалась в

постперестроечную эпоху и - с яростным православным пафосом), Гумилев не

замечает ни Свиной, ни Святой Руси: Свиная ему неинтересна, Святая

неосуществима*.

То есть: место России - свято, а России - нет.

И еще раз: что же есть? Европа?

Оставим Германию - ее в гумилевской вселенной нет "по определению".

Германия - для Блока. Сумрачный гений. Для Гумилева - острый галльский

смысл: ясность, точность, стихия света. Аполлон выше Диониса.

Но и в исторической колыбели Аполлона, в Средиземноморье, он не видит

настоящей воплощенности. "Рафаэль не греет, а слепит, в Буонаротти страшно

совершенство". Все - мираж, марево, шутка, а на самом деле - "никого...

ничего". На самом деле - драка, бойня: итальянцы бесславно гибнут в

Абиссинии (хочется приписать Гумилеву предвидение Муссолиниевской

агрессии, но это отклик на итало-эфиопскую войну 1895-1896 годов).

Испания? Только в связи с Вечным Странником Колумбом. Как и Америка.

Америка не страна, не вариант цивилизации, не цитадель капитала, не апофеоз

техницизма (как в поэтических схемах того времени). Америка - всего лишь

окно в "иное бытие", чтобы спастись из старой Европы.

Старая Европа, и католическая, и протестантская - обессиливающий плен