Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 24
Administrator
В-третьих: пересечение двунадесяти кровей: армяне, сичевики, русские, татары... Двунадесяти вод: "Волга, Днепр, Нева, Москва, Горынь..." В свете
того, что с первых публикаций Хлебникова сопровождает слава воителя за все
русское против всего иностранного,- его зачисляют в то неославянофильское
поветрие, которое охватывает русскую интеллигенцию в начале века, - но надо
почувствовать, КАК он оркеструет свое появление в точке, где пересекаются
ветры:
"
Вслушаемся опять в мотивы. Весы. Равновесие. Равенство возможностей и
Страница 27
равнодостойность начал. Колебание чаш: не победа одного начала над другим -
сопряжение. Взаимовглядывание. ВСТРЕЧА.
Да, но практические поступки вроде бы не подтверждают этих балансов!
Пишет же Хлебников, едва прибыв в столицу, ура-патриотическое письмо по
поводу очередного балканского кризиса и печатает в газете "Вечер"!
Пишет. Печатает. Потом отрекается: "крикливое воззвание к славянам".
Дань моменту. Можно сказать, что такая же дань моменту (но другому) - его
участие в революционном выступлении казанских студентов в 1903 году. Идет
на демонстрацию вместе со всеми, а когда появляется полиция, и все
разбегаются,- остается на месте. "Надо же кому-то и отвечать". Отвечает по-
хлебниковски: отсидев, перестает ходить в университет. Отчислен. Ни
"борьбы", ни "убеждений" - лунатический проход "сквозь все".
Его поступки действительно кажутся безумными, хотя в них каждый раз
прочитывается "ближний разум", то есть вполне объяснимая и даже
предсказуемая реакция на меняющуюся ситуацию. Корпоративная солидарность
- как в случае обструкции, устроенной Хлебниковым приехавшему в Питер
Маринетти. Демонстрирование революционного хамства - когда Хлебников
телефонирует в Зимний Керенскому, что сим дает ему публичную пощечину.
Всемирно-революционный экстаз, - когда Хлебников учреждает
Правительство Земного Шара и себя в качестве главы. Для "сверхпоэмы"
нормально, но Хлебников проделывает такие вещи с полнейшей практической
серьезностью, и только странная смена состояний, все время как бы
перетекающих в собственную противоположность, дает окружающим
основания видеть в нем безумца.
"Мудрость мира сего есть безумие перед Богом". Перефразируя апостола, можно сказать, что безумие Хлебникова в "ближнем" (или дольнем) мире, где
он все время не очень ловко действует согласно "текущему моменту", есть знак
его завороженности каким-то иным началом, и с точки зрения этого начала
"текущие" манифесты, обструкции и пощечины есть безумие.
Хлебников становится собой, когда молчит. Его молчание потрясающе.
Общительный по природе Мандельштам нервно озирается в литературных
собраниях: "Нет, я не могу говорить, когда там молчит Хлебников!"
Но Монблан текстов, написанных молчуном! Чемоданы рукописей, корзины
рукописей, наволочки рукописей, на которых сидит, спит, живет этот скиталец!
Для Мандельштама безостановочное хлебниковское писание непостижимо; он
