Читать «Microsoft Word - ЛЕВ АННИНСКИЙ» онлайн - страница 114

ли гибель и рассеяние: «Рас...сея»...

Запад? Отсутствует. «Бельгия», разбитая сатанинскими мечами немцев, —

эфемерность, летом 1914 года наскоро заскочившая в стих из газет. «Зато душа чиста, как снег» — единственное утешение, найденное русским поэтом для «Бельгии».

«Английское юдо», явившееся в стихи весной 1917 года, — того же происхождения;

«юду» сказано: «Сгинь!» Год спустя сказано еще одному «юду»:

«Страшись, Америка!» Сказано: «Американцы — неуничтожимая моль». «Страна

негодяев». «Железный Миргород».

Впрочем, когда Айседора Дункан забирает своего избранника в Новый Свет, и он

поднимается на борт парохода «Париж» (который превосходит слона в 10 тысяч раз) и

проходит через «корабельный ресторан» (который площадью побольше нашего

Большого театра), а потом через «огромнейший коридор» (в котором разложили «наш

багаж приблизительно в 20 чемоданов»), а потом еще и через две ванные комнаты, —

наш странник садится в своей каюте на «софу» и начинает хохотать.

«С этого момента я разлюбил нищую Россию».

Он даже большевиком настоящим себя на мгновенье чувствует: вздернуть бы эту

вшивую Русь железной уздой, поставить бы ей стальную клизму — пусть догоняет

Запад.

Кончается дело тем, что «хулиган» проклинает и Америку, и Европу (а также

гниющую там эмиграцию) и возвращается на Русь.

И тут он обнаруживает, что той Руси, именем которой он клялся, нет, Но и новой

нет. Вернее, ДЛЯ НЕГО в ней места нет. Не только потому, что путь личности, осознанный с такой смертельной неподдельностью, ведет неотвратимо к трагической

развязке. А еще потому, что этот путь пролегает в изначально расплывающейся

реальности.

Мировые координаты отсутствуют. Планетарный экстаз, ненадолго охвативший

Есенина в 1918 году («До Египта раскорячу ноги... Коленом придавлю экватор...

Пятками с облаков свесюсь») — не более, чем элементарность поэтической моды

послереволюционного момента; у Есенина этот язык отдает натужностью и

искусственностью; Маяковский осваивает «земшарность» куда более серьезно.

Впрочем, Есенин берет реванш, когда в ту же пору открывается возможность свести

поэтические счеты с «толстыми» и «жирными», он разворачивает свою кобылу к ним

Страница 137

задом и поливает чистоплюев такой струей, что Маяковский с его чешущимися

«кулаками» бесповоротно проигрывает.

С «планетой» иначе. Есенину на вселенную «плевать». По планете — «пальнуть».

Ничего этого в сущности нет, только — Русь.

Вот ее и делят. Николай Полетаев запомнил сцену: в Доме Печати на каком-то

банкете выпивший Есенин пристает к Маяковскому: «Россия — моя! Ты понимаешь —

моя! А ты... ты американец!» Тот отвечает насмешливо: «Ну, и бери ее. Ешь с

хлебом». А этот чуть не плачет: «Моя Россия!»

Россия - и ничего больше. Россия — и над нею Бог. Или сатана. Или еще «что-то» в

пустоте неба. «Алый мрак в небесной черни».

Притихший «хулиган» надевает цилиндр и плачет о родине. «Планета» несется

дальше, решая свои «вопросы»: умиротворяя враждующие племена, изгоняя из их

жизни ложь и грусть.

Что остается?

«Шестая часть земли...»

«Планетарное» мышление, пропущенное через единственную живую точку на этой