Читать «Карло Эмилио Гадда» онлайн - страница 44

Когда же инженер Баронфо заболел всерьез, то стал находить, что за жизнь вообще не стоит цепляться, что жизнь, по мнению одного сторонника феноменализма, ни что иное, как «тень ускользающей мечты», а единственное, с чем нужно считаться, это «дух».

Глубоко задумавшись о духе, он вновь припал к неким старым и давно заброшенным книгам, в молодости прошедшим через его стол, и некоторые отнюдь не неблагородные мысли воспылали в его беспокойной душе. И вот от череды мыслей, от некоторой близости с людьми весьма образованными, а также и от частых посещений одного вечернего кружка людей «мозговитых», и от живой и уважительной дружбы, которую он питал к товарищу по лицею, дипломированному философу и филологу, ему пришла в голову нелепая мысль удалиться от дел и от поездов, от «привычных» отелей и от «просторного и хорошо освещенного» кабинета и послать преданную клиентуру туда, куда Макар телят не гонял. И посвятить свою жизнь мысли, «духу», и направить свой шаг, он не решался в том признаться, по усеянной шипами стезе, дороге философов. Склонность все критиковать и перелопачивать была в нем всегда: правда, позже, уже посреди работы он часто оставлял лопату в непокорной почве, позволяя сорнякам продолжать свою жизнь под солнцем. «Живи сам и давай жить другим», криво усмехался он.

А потом случилось так, что послевоенный мир стал казаться ему слишком неопрятным, слишком вульгарным, находящимся под слишком большим влиянием Кафе-Концерта¹ и продавцов мотоциклетов, перенаселенным круглыми идиотами и расфуфыренными селянами; при поразительно безграмотных женщинах, ненасытных до всякой пищи, возлежащих в фанфаронских автомобилях обанкротившихся хвастунов.

¹ Кафе-Концерт – театрализованный образ жизни, термин, появившийся в 1919 после выхода книги поэзии футуриста Канджуллы «Кафе-Концерт, неожиданный алфавит».

То же, что Кафе-шантан во Франции.

Ну конечно же, то были неврастеничные причуды. Для него все было мрак и муки. Граммофон «действовал на нервы»; мандолина вызывала взволнованные нападки на «Средиземноморскую цивилизацию», а сразу после этого - относящееся к названному обстоятельству страстное утверждение о моральном превосходстве эскимосской расы, которая знать не знает этого инструмента; легкие звуки степа и баркаролы… заставляли его сжимать челюсти сильнее, чем то заставляют делать стрихниды и столбняк; а гавкающие по самому незначительному поводу собаки… он отплатил бы, заливая через воронку сильно раскаленное на сковороде масло прямо в уши тем псам, а их хозяевам – в пупок; тогда как плохой синтаксис и неуместные речевые выделения некоторых сограждан были для него причиной помутнения сознания, головокружений и приступов агорафобии; а героические конструкции новых архитекторов вызывали у него желтушную желтизну. Потом некоторые плохо усвоенные понятия, громким голосом провозглашаемые ораторствующими бакалейщиками, на скорую руку обученными экономистами новой Европы, они казались ему недостойными даже бродячего торговца носовыми платками. Он возненавидел Пуччини, Леонкавалло и Масканьи, которых Италия и весь вселенский мир приветствовал как носителей славы. Он мечтал о пламени, пожирающем стопки мандолин и о коронации не издающего ни звука самоеда императором Запада.