Читать «Карло Эмилио Гадда» онлайн - страница 39

Мария в тысячный раз вспомнила задумчивое лицо, последнее прощай младшего лейтенанта. Проглотила горькую слезу. Без вести пропавший, он больше никого не интересовал. Его молодость, уже затерянная в памяти, должно быть, была чем-то нереальным: незадачливый отец-фантазер, Цезарь, Гораций, шелковичные черви, нелепые прожекты родителя именно в пору возмужания, военные мечты, стихи, а потом? Мрачная неподвижность. Заупокойные мессы. Одетая в черное мама. Душистые фиалки перед портретом.

Лицо Марии тоже изменилось.

Но подлинный темперамент художественной натуры у нее оставался.

По этой причине после безвестной пропажи парня, который, когда был жив, стремил свое тело в водах холодного канала или голубого Тичино или взбирался на высокие мачты электропередач, приговаривая, что близость к переменному току придает силы, когда Мария уже уверовала, что никогда не увидит его боле, и все пять лет не открывала крышку пианино, не ходила на концерты и не допускала, чтобы в ее моцартовом зале трогали скрипку. А кисти, холсты, краски и мольберт валялись заброшенными на чердаке.

Однажды шесть лет спустя уже в Милане случилось ей возвращаться домой поздно, одним прекрасным июньским вечером, когда лучи заката, порой такие чудесные и неподражаемые в Италии, окрашивают розовым колонны из бавенского гранита среди лиловых теней и золотых шаров с ласточками и прочим; а вежи, уже черные с восточной стороны, еще остаются красными под последними печальными бликами; а прекрасные девы посасывают сицилийское мороженое в самых претенциозных кафе, возможно, в компании с каким-нибудь настоящим сицилийцем (говорят, что девушки считают их не такими уж и плохими кавалерами) – Мария подумала, что вот Эмилио уже никогда не поведет ее поесть мороженого, сицилийского или со взбитыми сливками, или какого иного ребячьего лакомства. Эмилио остался в волшебном прошлом, и теперь, по прошествии безжалостных годов, он был ничем иным, как просто именем, связанным с напрасными воспоминаниями и с намогильными душистыми фиалками. Вернувшись домой с пришествием ночи, она стала переодеваться, и вновь погрузилась в мысли и горючие слезы, что снова и снова накатывают на девичьи щеки, когда судьбина заставляет плакать, заставляет рыдать и отчаиваться. Как раз тем вечером Лапуньяни, Ровида и Карлетто надумали посетить дом Рипамонти, отец через какое-то время откланялся в ожидании других ответных визитов; мать тоже удалилась.

Тогда троица подступила к Марии, чтобы та позволила им исполнить трио, которое так ей нравилось… одно время…

- Мне будет горько, ой, горько это …, - сказала Мария… - Знаете… годы прошли… но…

Она заметила несколько белых волосков на виске Ровиды, старшего из троицы: его возмужалое лицо, уже суровое, уже отягощенное годами, обращалось к ней с выражением мужественной печали и чем-то, сразу высекшем в душе искру далекого наваждения или мысли или мечты или любовного начала, такими же знаками неподражаемо окрашено лицо клавесиниста на полотне Джорджоне «Концерт» ⁸, вовлеченного в олицетворение неведомого, являя таинственное прохождение от юношеских видений к глубокой неподвижности: часто такое выражение было на лицах трех исполнителей концерта в блестящем зале галереи Питти.