| Our ladies did not get up private theatricals on Saturdays for fear he should hear of it, and the clergy dared not eat meat or play cards in his presence. | Наши дамы по субботам домашних спектаклей не устраивали, боялись, как бы он не узнал; и духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты. |
| Under the influence of people like Byelikov we have got into the way of being afraid of everything in our town for the last ten or fifteen years. | Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять - пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. |
| They are afraid to speak aloud, afraid to send letters, afraid to make acquaintances, afraid to read books, afraid to help the poor, to teach people to read and write. . . ." | Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте... |
| Ivan Ivanovitch cleared his throat, meaning to say something, but first lighted his pipe, gazed at the moon, and then said, with pauses: | Иван Иваныч, желая что-то сказать, кашлянул, но сначала закурил трубку, поглядел на луну и потом уже сказал с расстановкой: |
| "Yes, intellectual, right minded people read Shtchedrin and Turgenev, Buckle, and all the rest of them, yet they knocked under and put up with it. . . that's just how it is." | - Да. Мыслящие, порядочные, читают и Щедрина, и Тургенева, разных там Боклей и прочее, а вот подчинились же, терпели... То-то вот оно и есть. |
| "Byelikov lived in the same house as I did," Burkin went on, "on the same storey, his door facing mine; we often saw each other, and I knew how he lived when he was at home. | - Беликов жил в том же доме, где и я, - продолжал Буркин, - в том же этаже, дверь против двери, мы часто виделись, и я знал его домашнюю жизнь. |
| And at home it was the same story: dressing-gown, nightcap, blinds, bolts, a perfect succession of prohibitions and restrictions of all sorts, and --'Oh, I hope nothing will come of it!' | И дома та же история: халат, колпак, ставни, задвижки, целый ряд всяких запрещений, ограничений, и - ах, как бы чего не вышло! |
| Lenten fare was bad for him, yet he could not eat meat, as people might perhaps say Byelikov did not keep the fasts, and he ate freshwater fish with butter -- not a Lenten dish, yet one could not say that it was meat. | Постное есть вредно, а скоромное нельзя, так как, пожалуй, скажут, что Беликов не исполняет постов, и он ел судака на коровьем масле, - пища не постная, но и нельзя сказать, чтобы скоромная. |
| He did not keep a female servant for fear people might think evil of him, but had as cook an old man of sixty, called Afanasy, half-witted and given to tippling, who had once been an officer's servant and could cook after a fashion. | Женской прислуги он не держал из страха, чтобы о нем не думали дурно, а держал повара Афанасия, старика лет шестидесяти, нетрезвого и полоумного, который когда-то служил в денщиках и умел кое-как стряпать. |
| This Afanasy was usually standing at the door with his arms folded; with a deep sigh, he would mutter always the same thing: | Этот Афанасий стоял обыкновенно у двери, скрестив руки, и всегда бормотал одно и то же, с глубоким вздохом: |
| " 'There are plenty of them about nowadays!' | - Много уж их нынче развелось! |
| "Byelikov had a little bedroom like a box; his bed had curtains. | Спальня у Беликова была маленькая, точно ящик, кровать была с пологом. |
| When he went to bed he covered his head over; it was hot and stuffy; the wind battered on the closed doors; there was a droning noise in the stove and a sound of sighs from the kitchen -- ominous sighs. . . . | Ложась спать, он укрывался с головой; было жарко, душно, в закрытые двери стучался ветер, в печке гудело; слышались вздохи из кухни, вздохи зловещие... |
| And he felt frightened under the bed-clothes. | И ему было страшно под одеялом. |
