В то утро после всех ночных тревоги криков, и волнения, и страхов, —еще раз вскрылось море, закричав.Когда же этот крик сомкнулся вновьи бледный день, и робкое началоупали с неба, озарив пучину, —родило море.8 На первом солнце замерцала пенасрамных волос и среди них воссталасконфуженная, белая — она.Как тянется зеленый юный листики, разворачиваясь, вырастает,так распрямлялось в утренней прохладенеторопливо молодое тело.15 Как две луны взошли — ее колени,за облаками бедер тут же скрывшись;и отступили тени стройных икр,и напряглись прозрачные стопы,и ожили суставы, как гортаниу пьющих.21 И в чаше таза так лежало тело,как на ладони детской свежий плод.И этой светлой жизни тьма до капливместилась в рюмку узкую пупка.25 Под ним вздымалась легкая волна.Она все время скатывалась к чреслам,где временами слышалось журчанье.Но весь без теней, весь насквозь просвечен,как лес березовый апрельским утром,был пуст и тепел, и нескрытен срам.31 И вот уже весы живые плечуравновесил стан ее прямой,что подымался, как фонтан, из тазаи медленно руками (ниспадал,и быстро — пышной россыпью волос.36 И очень медленно прошло лицо:из сокращенной тьмы его наклонак приподнятости равномерно-светлой.За ним крутой смыкался подбородок.40 Теперь, когда лучом прямилась шея,как стебель, наполняющийся соком, —вытягивались руки, словно шеиот берега отставших лебедей.44 Но после в предрассветный сумрак телаворвался свежим ветром первый воздух.И в нежных разветвлениях артерийвозник какой-то шепот — это кровь,шумя, в свой путь отправилась по венам.А ветер нарастал и всем дыханьемна новые набрасывался грудии наполнял их, и вжимался в них, —и вот уже, как вздутый далью парус,ее на землю вынесли они.Так на берег сошла богиня.55 За нею,по молодому берегу взбежавшей,в теченье утра выпрямлялись в ростцветы и травы, словно из объятийосвободившись. А она бежала.60 В обед, однако, в самый тяжкий часеще раз море вздыбилось, на берег —на то же место — выбросив дельфина.Он мертвый был, весь красный и раскрытый.
