То были душ причудливые копи…Рудой серебряною шли они —прожилками сквозь тьму. Между корнямиключом забила кровь навстречу людями тьма нависла тяжестью порфира.Все остальное было черным сплошь.7 Здесь были скалы,и призрачные рощи, и мосты над бездной,и тот слепой огромный серый пруд,что над своим далеким дном повис,как ливневое небо над землею.А меж лугов застенчиво мерцалаполоской бледной узкая тропа.14 И этою тропою шли они.15 Нетерпелив был стройный тихий муж,в накидке синей шедший впереди.Его шаги глотали, не жуя,куски тропы огромные, а руки,как гири, висли под каскадом складок,20 не помня ничего о легкой лире,что с левою его рукой срослась,как с розою ползучей ветвь оливы.Он в чувствах ощущал своих разлад;как пес, он взглядом забегал вперед25 и возвращался, чтоб умчаться сноваи ждать у поворота вдалеке, —но слух его, как запах, отставал.Порой ему казалось, что вот-вотон слухом прикоснется к тем двоим,30 что вслед за ним взбираются по скату.И все же это было только эхомего шагов и дуновеньем ветра.Он громко убеждал себя: «Идут!»Но слышал только собственный свой голос.35 Они идут, конечно. Только обаидут ужасно медленно. О если бон обернуться мог — (но ведь оглядкабыла бы равносильна разрушеньюсвершающегося), — он увидал бы,40 что оба тихо следуют за ним:41 он — бог походов и посланий дальнихс дорожным шлемом над открытым взглядом,с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,и хлопающими у ног крылами.Его другой руке дана — она.46 Она — любимая столь, что из лирыодной шел плач всех плакальщиц на свете,что создан был из плача целый мир,в котором было все — луга и лес,поля и звери, реки и пути,все было в этом мире плача — дажеходило солнце вкруг него, как наше,и небо с искаженными звездами.Она — любимая столь…55 И шла она, ведомая тем богом,о длинный саван часто спотыкаясь,шла терпеливо, кротко и неровно,как будущая мать в себя уставясь,не думая о впереди шагавшеми о дороге, восходящей к жизни.Она ушла в себя, где смерть, как плод,ее переполняла.Как плод, что полон сладостью и тьмою,она была полна великой смертью,ей чуждой столь своею новизной.66 В ней девственность как будто возродиласьи прежний страх. Был пол ее закрыт,как закрываются цветы под вечер,а руки так забыли обрученье,что даже бога легкого касанье —едва заметное прикосновенье —ей, словно вольность, причиняло боль.73 Она теперь была уже не той,что у певца светло звенела в песнях,не ароматным островком на ложе,не собственностью мужа своего, —77 но, распустившись золотом волос,она запасы жизни расточилаи отдалась земле, как падший дождь.80 И превратилась в корень.81 И когдавнезапно бог ее остановили с горечью сказал: «Он обернулся!»,она спросила вчуже тихо: «Кто?»85 А впереди у выхода наружутемнел на фоне светлого пятнанеразличимый кто-то. Он стояли видел, как на узенькой тропезастыл с печальным ликом бог походов,как молча повернулся он, чтоб сновапоследовать за той, что шла назад,о длинный саван часто спотыкаясь,шла — терпеливо, кротко и неровно…