Читать «Школа кибернетики» онлайн - страница 130

— В рентгеноскопию. Поосторожней с ним, — говорит Иван Семенович, и меня несут на носилках.

Я подхожу к зданию бывшей синагоги. Кроме борцовского зала там есть еще тяжелоатлетический, боксерский, баскетбольный. Еще есть батут. Сейчас синагога стоит совсем темная и безжизненная, а я помню, что там был батут, я взлетал в воздух и зависал в светлом облаке под куполом. В зале с батутом всегда было очень много солнца, нигде так не хотелось прыгать, кувыркаться и хохотать. Я не знал, что в этом помещении была синагога, иначе я бы не был там так безмятежен. В детстве слово «еврей» наполняло меня безысходной тоской. При слове «еврей» во мне всплывали мысли о страданиях и смерти. А я ужасно, панически боялся смерти, любых напоминаний о ней. Я был во втором классе, когда родители впервые взяли меня на кладбище к бабушке. Больше года они скрывали от меня, что бабушка умерла, говорили, что она в какой-то далекой-предалекой больнице. Они меня «готовили». Ходили вокруг да около одного слова, пока мама наконец не выдавила его из себя: «Умерла». — «Я знал», — сказал я и тут же понял, что ничего я не знал, что теперь только снята заслонка и на меня валится то, что я не могу выдержать, и ревел я именно так, как не хотели родители. Но прошло время, и воспоминания о бабушке, и мысли о смерти стали гладкими, как морская галька, и больше не резали. Заслонка задвинулась и была теперь такой толстой, что меня даже взяли на кладбище. Мы подъехали на трамвае прямо к высоким воротам, над которыми стоял перепол-298

ненный каменный кувшин, и каменный поток выливался из него и не падал на землю. Возле ворот сидели старушки и продавали цветы. Папа купил тюльпаны и дал их мне. Я посмотрел на красные бутоны и заметил тоненькие розовые резиночки, которыми они были стянуты. Я снял с одного тюльпана резинку и заглянул внутрь. Там ничего не было. Даже запаха. Мы шли по тенистым аллеям, порой таким узким, что родителям приходилось идти боком, протискиваясь между черными, белыми, бронзовыми оградками. Я читал надписи на плитах памятников и не мог найти ни одной с полностью русскими фамилией, именем и отчеством. На многих плитах были шестиконечные звезды. И дикая догадка пронзила меня: умирают только евреи. Поэтому все так боятся произносить это слово. Вот почему родители говорят не «еврей», а «аид». Вот почему именно от этого слова веет чем-то таким, что не хочется жить. «Только евреи», — понял я, плетясь за родителями и не зная, как их спросить, ведь они, конечно, такое не скажут. И они действительно нашли, что сказать, они сказали, что это еврейское кладбище. Я им не поверил, я спросил: «А почему нет ничего еврейского, а кладбище есть?» — «Официально оно не еврейское, так было раньше, а теперь просто по привычке», — ответили мои родители. Мы шли дальше, и стали попадаться кресты, памятники с русскими фамилиями, и только это смогло рассеять мои сомнения. И я задумался над другими загадками: зачем эти высокие оградки с тяжелыми замками; почему так много кошек, что они тут делают; почему здесь не слышно города и так громко поют птицы; почему на памятнике, на который я глянул вслед за родителями, стоит надпись: «Самому себе».