Читать «Человек из музея человека» онлайн - страница 44

В июле 1934 года была свадьба и на этом кончилась неблагополучная и мало кому известная юность Бориса Вильде и началась счастливая, полная блестящих успехов молодость, а затем — героический период его зрелости, связанный с Сопротивлением, в котором проявились все основные черты его характера: ясный ум, бесстрашие, готовность идти на любой риск. И наконец, поразившее всех сияющее спокойствие, с которым он принял смерть.

Об этом героическом периоде неоднократно писали...»

Еще раз хочется поблагодарить Тамару Павловну за ее дневник. Теперь мы часто видимся, переписываемся, она уже прочла первую журнальную публикацию повести о жизни Бориса Вильде и знает о том, что совсем не так просто складывалась его судьба даже после женитьбы на Ирэн.

Об этом лучше всего судить и по его письмам и по рассказам и письмам всех, кого мне посчастливилось встречать во время долгой моей работы над этой книгой.

Каким был Борис до встречи с Ирэн? Помните, как, исповедуясь самому себе, он писал об этом в «Диалоге»:

«1: ...Ты никого не любишь... не любишь даже самого себя, и ты ничего не принимаешь всерьез... Равнодушие превратило тебя почти в настоящего монстра...

2: Я не придавал жизни особой ценности, поэтому и мог легко и бездумно наслаждаться многим. Подчас мне даже становится жаль этого состояния.

1: А мне ничуть не жаль. И вообще эти сожаления бесполезны. В один прекрасный день в великолепном бастионе твоего равнодушия открылась брешь. Все началось со встречи с твоей будущей женой. Сначала ты не отдавал себе отчета в опасности, потом пытался отступать...

2: Да. У меня было такое чувство, словно, соединяя наши жизни, я предаю самого себя: впредь я терял право на одиночество — суровое и дикое... Но это было сильнее меня: с минуты нашей встречи я почувствовал в себе человеческую душу...

1: Вот мы и договорились. Ты понял любовь, и ты любишь...»

Эвелина рассказывала, что, когда Ирэн принесла домой объявление об уроках русского языка, Мирра Ивановна сказала: «Ты уже сто раз собиралась регулярно заняться русским, ничего из этого не выйдет»— и бросила объявление в корзину для бумаг.

Но судьба решила иначе — Ирэн привела Бориса в свой дом, а через какое-то время объявила родителям, что собирается выйти за него замуж.

И

О парижской жизни Бориса писать особенно трудно не потому, что о ней мало известно. Наоборот: это, пожалуй, самый ярко освещенный отрезок его пути. Сохранилось много писем к матери, много живых друзей, было много неожиданных для меня случайных встреч, как в тот немыслимо жаркий августовский день, когда я очутилась в тесно спрессованной толпе, в верхнем ряду амфитеатра одной из университетских аудиторий: в Москве шел Меж-

дународный конгресс историков, и я пришла послушать доклад «О роли биографии в исторической науке».

Доклад читал сердитый маленький немец, и я сразу услышала, что «не надо быть Цезарем, чтобы писать о Цезаре». Невольно моя улыбка встретилась с улыбкой красивой седой дамы, которая тихим французским шепотом предложила мне сесть рядом с ней. Пока докладчик перебирал записки, мы выяснили — кто из нас чью биографию пишет, и, когда я сказала, что собираюсь писать «о вашем молодом ученом Борисе Вильде», она ахнула: