| The old, well-remembered porter, who, wheezing angrily and sleepily, his coat flung over his shoulders, the collar turned up to protect his throat, had so often opened the street door to her after midnight, invariably • switching off the light before Katya had time to get upstairs, now raised his cap to them and unlocked the door of the flat with his own key. Letting them pass in before him, he said soothingly: | Старый, знакомый швейцар, который, бывало, сердито сопя спросонок и прикрывая горло воротником накинутого пальто, отворял ей за полночь парадную и гасил электричество всегда раньше, чем Катя успевала подняться к себе, -отомкнув сейчас своим ключом дверь, снял фуражку и, пропуская вперед Катю и Дашу, сказал успокоительно: |
| "You may rest assured, Ekaterina Dmitrevna, that not a crumb has been lost, I watched over my lodgers day and night. | - Не сумневайтесь, Екатерина Дмитриевна, крошки не пропало, день и ночь за жильцами смотрел. |
| Their son was killed at the front, or they'd be living here still, they were very pleased with the flat." | Сынка у них убили на фронте, а то бы и сейчас жили, очень были довольны квартирой... |
| The hall was dark and had an unlived-in air, and the curtains were drawn in all the rooms. | В прихожей было темно и пахло нежилым, во всех комнатах спущены шторы. |
| Katya went into the dining room and turned on the electric switch. The cut-glass chandelier blazed out over the table, with its cover of grey cloth, on which still stood the porcelain flower basket with a withered branch of mimosa in it. | Катя вошла в столовую и повернула выключатель, - хрустальная люстра ярко вспыхнула над покрытым серым сукном столом, посередине которого все так же стояла фарфоровая корзина для цветов с давно засохшей веткой мимозы. |
| The high-backed chairs upholstered in leather-indifferent witnesses of the gay scenes once enacted here-stood against the walls. | Равнодушные свидетели отшумевшей здесь веселой жизни - стулья с высокими спинками и кожаными сиденьями - стояли вдоль стен. |
| A door was ajar in the towering, carved sideboard, revealing upside-down wineglasses. | Одна створка в огромном, как орган, резном буфете была приотворена, виднелись перевернутые бокалы. |
| The oval Venetian mirror was covered with dust, but on its top there still slept a golden boy, his hand stretching over a golden flourish.... Katya stood motionless in the doorway. | Овальное венецианское зеркало подернуто пылью, и наверху его все так же спал золотой мальчик, протянув ручку на золотой завиток... Катя стояла неподвижно у двери. |
| "Dasha!" she cried softly. "Dasha-do you remember? | - Даша, - тихо проговорила она, - ты помнишь, Даша!.. |
| Fancy-there's nobody left, now!" | Подумай, и никого больше нет... |
| Then she went into the drawing room, turned on the great chandelier there, and looked round, shrugging her shoulders. | Потом она прошла в гостиную, зажгла большую люстру, оглянулась и пожала плечами. |
| The cubic and futurist pictures, which had once seemed so daring, so sinister, now hung on the walls, dingy and pitiful, like discarded carnival decorations. | Кубические и футуристические картины, казавшиеся когда-то такими дерзкими и жуткими, теперь висели на стенах жалкие, потускневшие, будто давным-давно брошенные за ненадобностью наряды после карнавала. |
| "Remember that one, Katya?" said Dasha, pointing to the "Modern Venus," squatting with her flower in the yellow corner. "I used to think, then, that she was to blame for all our troubles." | - Катюша, а эту помнишь? - сказала Даша, указывая на раскоряченную, с цветком, в желтом углу, "Современную Венеру". - Тогда мне казалось, что она-то и причина всех бед. |
| She laughed, and began looking through a pile of music. | Даша засмеялась и стала перебирать ноты. |
