Читать «Сало Флор. Горький чешский шоколад» онлайн - страница 4

Флор оказался попутчиком Стэнли Крамера в поездке в уютнейший и любимый им городок Клагенфурт, богатый архитектурными шедеврами и ставший источником вдохновения для многих известнейших зодчих современности. Режиссёра и гроссмейстера приютило кафе где-то на берегу озера Вёртерзее. Разговор зашёл о Праге, о её улицах и таинственных улочках, площадях и храмах, мостах и садах — и, особенно почему-то, о создателе фантастического и необъяснимого мира - Франце Кафке, который, по всему чувствовалось, волновал американца. Крамер ведь и сам не уставал повествовать об этом безумном, безумном, безумном, безумном мире!

Сало Михайлович, надо сказать, не обладал большим книжным богатством (если не считать шахматной литературы), и книжником его никак не назовёшь, но двухтомник Кафки на немецком языке у него имелся и читался им и перечитывался. Он часто, когда не очень-то везло, повторял слова оттуда о том, что в пространстве вокруг нас невозможно жить по-человечески. Это у него сделалось поговоркой.

Дом, где родился Кафка (в самом начале Майзеловой улицы), он ещё застал. Здесь и ворота ещё были, которые когда-то вели в гетто. Так получилось, что, став всемирно известным, Сало Флор поселился вместе со своей женой, Раисой Ильиничной, на Польской улице — недалеко от дома № 48, где жил и работал Кафка. Вот ведь странности судьбы: в этом самом четырёхэтажном доме живёт сейчас любимица, можно сказать крестница, Флора, Нина Бангели — дочь его и моей подруги Нины Трушковой-Бельской (рассказ о ней — ниже).

Был я совсем юнцом, говорил Флор Крамеру, и несколько раз, когда всё стихало и часы били девять, когда в окнах почти повсюду быстро темнело, проделывал вместе с обречённым на гибель Йозефом К. путь из Старого Города через освещённый луной Карлов мост с его барочными скульптурами на окраину Малой Страны, в гору мимо храма Святого Вита — туда, туда, где сразу, без перехода, начинались поля и виднелась пустая и заброшенная каменоломня. Флор не забыл — до самого своего конца! — ни одной из дорожек, усыпанных гравием, по которым проходил, и его тогда не тянуло передохнуть на какой-нибудь удобной скамейке, как это часто случалось потом, когда покалывало сердце и ломило в затылке.

(Не сомневаюсь, что юный Сало казался сам себе Йозефом К., только был он не в чёрном, а в табачного цвета костюме и уже с аккуратным пробором в волосах, и хмурая фройляйн Бюстнер поздоровалась с ним, и он её не узнал, и она спросила:

— Вы по-прежнему играете в шахматы? И вам это, молодой человек, не надоело? Брали бы лучше пример с вашего старшего брата Мозеса — уж он такой замечательный краснодеревщик!

Он смотрел вслед уходящей подозрительной старухе — и ему в голову не приходили мысли о неумолимой силе и вседозволенности тайной полиции, о её вездесущности, реальности её, о железных руках её агентов, и он верил всем своим существом, что её логика, пусть она и непоколебима, не может устоять против того, кто хочет жить...)