Читать «Поэтика мифа современные аспекты by Зенкин С.Н. (отв. ред.)» онлайн - страница 8

решительном противопоставлении знака и символа. Знак замещает собою предмет и сам существует как предмет, как материализованное «знание», которым можно оперировать вполне механически. Символ же является репрезентацией не предмета, а «сознательных

29

посылок и результатов сознания» и отвечает за «понимание», предполагающее не только извлечение такой информации, но и рефлексию о его условиях (к которым принадлежит и «свойство быть знаком»). И эта развернутость в сторону «сферы сознания», замыкающая символ в прагматической плоскости, позволяет даже определить его как «вещь», обладающую способностью «индуцировать состояния сознания, через которые психика индивида включается в определенные содержания (структуры) сознания»²⁰.

Так проведенное, различение это до некоторой степени напоминает лотмановское различение двух типов коммуникации - «Я -ОН» и «Я - Я», во втором из которых задействованы тексты / знаки с «нулевой» семантикой^{29 30 31}. И как будто для того, чтобы избежать

опасности подобного уравнивания символа и знака, Мамардашвили и Пятигорский дополняют начальное противопоставление еще одним (на этот раз открыто отсылающим к «тартуской» фразеологии ^{32) - первичного и вторичного в самой символике. Эта новая антитеза призвана увеличить «дистанцию» между исходными элементами - знаком и символом, а главное - разместить их на более многомерной координатной сетке. В одной из версий антитеза эта выглядит так: «Первичные символы (и соотносимые с ними первичные мифы) лежат на уровне спонтанной жизни сознания <...> Вторичные символы фигурируют на уровне мифологической системы, которая <. > является результатом идеологической (научной, культурной и т. п.) проработки, интерпретации»33 34. При сравнении с ранней лотмановской моделью здесь прежде всего бросается в глаза демонстративно иное решение «вопроса о первичности»: место естественного языка занимают сопряженные со «структурами сознания» символы (причем сопряженные неконвенциональным образом). А если присмотреться внимательнее к природе вторичных символов, перед нами и вообще окажется почти зеркальная копия «тартуской» модели-прототипа. Как прямо следует из предваряющих цитированный отрывок рассуждений , такого рода символы -это продукт «десимволизации», происходящей при попадании (первичных) символов в знаковую среду, где они начинают функционировать в «автоматическом режиме» и, по сути, превращаются в знаки, сохраняя на себе лишь след своего «сознательного» бытия. Трехчленный ряд - первичные символы, вторичные символы, знаки - легко сокращается до основного, двучленного, и неудивительно, что заключительная глава книги будет посвящена соотношению символических и естественно-языковых начал как фактору, определяющему характер культуры. У вторичных систем устойчивого места в этой дихотомии нет, зато их возникновение привносит в рисуемую картину динамический момент и нарушает видимый}