Ты черная клякса на странице,гнездо без птицы —начало тоннеля,мертвая вода, что гладит русалкой лоб,сдирает наядой водяную кожу,визгом птичьим обгладывает кости в помете.Хрустит, переливаясь,будто стеклянный бой под солнцем.Есть нечто, назовем филином, который есть дева —твое скрытое имя, что удержит могилу на размытом погостеи солнце в небе, когда небо свернулось.Внутренности мои зеркальны как термос,встают радугой меж двух фонтанов.Красный цвет, бесполая кожа, девичьи мускулы,больше под языком, чем на руках!Антигона – внутренность баржив мазуте, где плавает фаллос Крона,где плавает нечто, назовем это фаллос бога,огромный, раздутый,сон в черном аквариуме, ртутная трель соловья.Чернота, вывернутая в себя разрывом мины,вывернутая из земли, почти что из человека —вот как рождается кровяное тельцев тонкой вене у твоей ключицы.Фарман в шаре с винтом, летящемвокруг башни, назовем такчерный куб убитого брата,вынутый из земли, вставленный в небовместо луны и солнца.Антигона, пожирающая детские кроватки,воздушные шары и дельфинов,влагающая черную голову с нежными губамив девичьи подушки, выпевающая звуки,от которых умирают птицы,а роженицы рожают без боли,бормочущая, считающая зерна в колосе,чтоб довести слепца до Колона —моя пясть состоит из тебя,мои губы,моя чешуйчатая в серебре смерть,нет имени стеклянному мосту меж нами,нет имени.
«Дистанцию вложить в коня…»
Дистанцию вложить в коня,как дюйм и ласточку в циклон,и мускулов костер креня,стянуть разбег в надежный стон.Так девять выпуклых небесвращают мускулистый бег,и вложен в финиш неба вес,что бегом вынут из-под век
ЖОКЕЙ 2
Он согнут был и на коленях зол,и ветром по щекам исхлестан,как будто трусики тянул с упрямых бедер,а не поводья, и не совладав,так и исчез за финишной чертой.А в море белый кит лежит,как белый айсберг с выгнутым хребтом,и ждет Ахава, словно цеппелинсобой ощупать дождевую каплю.
БЛЕЙК. ВОРОБЕЙ
Мы поднимались с Ангелом по лестнице,за пазухой у меня был воробей.На Земле, – сказал Ангел, —для воробья одно слово,(я произнес это слово: sparrow, old stager,я увидел его) . —На Луне – другое, и он промолвил его,и воробей изменился, а я почувствовал,как сдвинулся мой череп.И когда мы поднялись до Юпитера,и я произнес «воробей» ,я понял смысл звезд и речиСерафимов и Престолов,и почему есть смерть и боль,хотя здесь их и не было,и почему написаны книги, а любовьне умирает, и каждого сверчка ведутчерез мрак Архангелы.А выше еще, в Первосвете, не стало слов,каждый звук вмещал все смыслы,всех людей, ветви, кораллы, зверей и звезды.Вы на Земле слышите толькодно слова, можно сказать, его пятку, —произнес Ангел, – но в пятке живет все тело.Ступайте !Я иду по Лондону к мистеру Флаксману,Я слышу львов сердца, гарпий ума,у меня на плече сидит воробей,он в снегу до бровей и в словах до бровей,говорит глаголы, сжимает существительные,существительные птиц, домов и людей,имена существительные – в имена существующие:в матросов, в гравюры мистера Флаксмана, вснегирей,положим, его никто не видит после вознесенияк Источнику, но я-то вижу его, в отличие, скажем,от мистера Суинберна.Лети, снежок, как свет,другой дороги нет,как та, в которой тыиз имени стал свет.И снегу из-под тучсвети, свети, окно,чтоб Боттичеллев лучсжимал двоих в одно.И нас влечет туда,вотще и напролом,словесная пятас неистовым крылом.
