Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 322

После обеда пошли в беседку. Гляжу — Райт-Ковалева. Она пальчиком постучала о столбик:

— Можно?

И — с места в карьер: здесь глаз не на кого положить, и вдруг, мой дорогой, — вы, я столько слышала о вас. Вот это была встреча! Они говорили на немецком, на английском и на русском. Я сказал Сало Михайловичу, что обожаемая мною Рита Яковлевна — переводчица кафкианского «Процесса». А ей объяснил, что Сало Михайлович любит этот роман, в котором Йозеф К., идя по светлым и темным улочкам, постоянно чувствует себя объектом наблюдения, ведущегося тайными агентами. Разговаривали часа два — о Праге, о Кафке, о Маяковском, об Алехине, о Капабланке, о Москве тридцать пятого. Флор рассказал о своих встречах с Вертинским, о двух замечательных парижских концертах сочинителя ариеток Пьеро.

(На следующий день не слишком-то сентиментальная Рита Яковлевна сказала мне:

— Ваш друг — ужасно беззащитный человек.

Я попытался не согласиться.

— Да что вы, он гениально защищался в самых безнадежных позициях.

— Так то ведь в шахматах, — возразила Райт-Ковалева. — И когда это было. Мне все время хотелось погладить его по головке. Он такой трогательный ребенок. Его, наверно, никто не гладит по головке. А жаль.

И она почему-то припомнила то место из переведенной ею повести Сэлинджера «Выше стропила, плотники», где герой говорит о том, как едет в автомобиле с маленьким человечком, не похожим, однако, ни на карлика, ни на лилипута, о его фразах типа «Я вас не очень стесню?», о неодолимом желании осторожненько взять крошечное существо на руки... Правда, добавила она, у вашего Флора на лацкане никогда не появится сальное пятнышко, как у этого типа, это уж точно. Чуткая к слову, она, однако, вмиг поняла двусмысленность употребленного ею эпитета. И замялась.)

Сало Михайлович собирался заночевать у меня (разрешение Тани имелось), чему радовался загодя — еще неделю назад, ведя со мной разговор по телефону. Но к вечеру его заметно стало одолевать неясное беспокойство.

— Пожалуй, я поеду. Не обидетесь?

2

Перейдя через привокзальный акведук (уже в сумерках), мы минут сорок ждали на притихшей площади такси. Резко пованивало нечистотами, креозотом, железнодорожным хозяйством; в закрытых ларьках свет уже не горел, а три-четыре мигавших фонаря лишь подчеркивали всю эту родимую бесприютность. Из Звенигорода прибыл автобус; люди рвались из него так, будто вот-вот произойдет что-то страшное, какая-нибудь катастрофа, спешили куда-то, и ветерок доносил обрывки смеха и трехэтажного мата. Порывами этого же свежего ветерка срывались с места лоскуты газет, смятые стаканчики от мороженого, натыкавшиеся на осколки темно-зеленого бутылочного стекла. Мне стало не по себе. И куда я затащил Флора?! Месяца не прошло, как он прилетел из Австрии, где гостил в Зальцбурге.