Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 320

И неожиданно ему припомнилась трагедия Марины Цветаевой: ну вернулась, ну и что? — до того довели, что покончила с собой, и мужа ее казнили, и дочь в ГУЛАГ упрятали.

— А что ты вдруг — о ней, о дочери?! — удивился Котов — Как ее? Ариадна, кажется...

Флор укоризненно покачал головой:

— Ты что, разве не слышал, что нападение Германии на Чехословакию Цветаева восприняла как собственную трагедию? И говорила: «Россия не даст сожрать Чехию!»

Я вставил слово и прочитал «чешские» стихи Марины Цветаевой, написанные ею в ноябре 1938 года:

Край мой, край мой, проданный Весь, живьем, с зверьем, С чудо-огородами, С горными породами, С целыми народами,

В поле, без жилья, Стонущими: — Родина! Родина моя!

Богова! Богемия!

Не лежи, как пласт! Бог давал обеими И опять подаст!

И добавил — после строчек:

— Наверно, из-за такой вот страсти Корнелий Зелинский и отверг в сороковом году ее книгу, которая должна была выйти в Гослитиздате.

Флор встрепенулся:

— Это тот самый Зелинский?! Который меня на Втором московском прищучил?

— Тот. Корнелий Люцианович.

Котов даже обиделся:

— При чем тут одно к другому?! Алехин — и Цветаева. Да мало ли что... Не надо, ребята, муде — к бороде.

4

У входа в Дом кино — Котов. Сан Саныч. Они с Флором примерно одного роста. В «Записках шахматиста», подаренных Флору с надписью: «От любящего тебя Ал. К.», Котов говорит, как в первом послевоенном году наша шахматная команда прилетела в город Флорика, которого туда послать по какой-то — ясно: какой! — причине остереглись. (Это входило в «программу» вышестоящих товарищей, говорит Флор, они были предусмотрительны и держали меня на коротком поводке; если такие фокусы проходили со многими, то со мной, Кересом и Лилиенталем вообще не церемонились...»)

Котов надеялся, что Флор поможет ему в Праге со сбором материала для книжки, что они вдвоем посетят места шахматной славы и полюбуются достопримечательностями. Но в отстранении Флора от поездки не было ничего необычного, и молодой гроссмейстер принял решение руководства как должное.

В своих «Записках» он потом позволил себе юмор: мол, гостиница «Флора», где разместили делегацию, названа... в честь Сало. И по свежим следам писал: «Вот и улицы чешской столицы. Сначала идут спокойные окраины с маленькими чистенькими домиками, но вскоре наш автобус пересекает старинный семисотлетний мост через реку Влтаву, и мы в центре города. Вверху, на горе, виднеется древний пражский кремль — Град-чаны. Внутри него многочисленные соборы с готическими шпилями устремились ввысь, в небо. Проезжаем оживленную центральную площадь — Вацлавскую на-мнести, с ее величественными памятниками, ровными как на подбор зданиями, с лепными, разукрашенными фасадами...» Котов не сомневался, что чешские мастера — очень сильные противники, поскольку они берегут традиции великих чехов — Рихарда Рети, Ольдржиха Дураса и Саломона Флора.

Кстати, в этой книге он — вольно или невольно — показал, как научился Флор проявлять бдительность, присущую любому советскому гражданину. Произошло это в Гронингене. Добирались до Голландии советские шахматисты «по дорогам недавней войны», побывали они даже в имперской канцелярии Гитлера. К Флору, свободно владевшему голландским, охотно обращались журналисты. Один из них, «задав несколько не очень умных вопросов, изрядно разозлил гроссмейстера. Под конец газетчик озадачил растерявшегося Флора, спросив: