Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 296

— Это почему же?

— А у него жена еврейка, — Флор захохотал. — Все антисемиты женятся на еврейках, чтобы издеваться над ними! Не смотрите на меня так! У Котика больше чувства юмора, чем у вас: он с этим «согласен».

Жену Котова, Елену Максимовну, я невольно знал, потому что она слыла большой общественницей в ЦДЛ, в бытовом секторе, и раздавала писателям талоны, по которым можно было неплохо отовариться в центральных гастрономах. Выглядела она всегда шикарной и счастливой — красотка, да и только...

Итак, Котов куда-то направился, и к нам тотчас подошел Людек Пахман — персона «нон грата» с конца

шестидесятых. Турниры с его участием по рекомендации Спорткомитета бойкотировались и не освещались в печати. Но на этот раз не допустить Пахмана к участию в командном чемпионате, разумеется, было невозможно. Он играл за команду ФРГ (и, кстати, вместе с Юрием Балашовым показал на пятой доске лучший результат). Из разговора я понял, что Пахман спрашивает номер телефона Ботвинника. Все было обыденно, рутинно. Как будто разговор происходил, допустим, в Мадриде или в Париже. Флор без всякого продиктовал Людеку этот номер. Они обменялись какими-то новостями, и на том все вроде бы и закончилось.

Ан нет. На следующее уже утро, часов в одиннадцать, я привез Флору какое-то гомеопатическое снадобье, полученное мною для него от чуть ли не столетней знахарки из подмосковной Щербинки. Татьяна уехала в издательство, и, радуясь ее отсутствию (при ней он бы этого не позволил себе), стал говорить о Пахмане, о том, что Людек, преображенный Пражской весной, в ФРГ был объявлен «национальным достоянием».

Я уже стал прощаться, как вдруг позвонил Ботвинник. Заметно было, что Сало Михайлович пытается вставить слово, но у него это никак не получается. Он то бледнел, то краснел. Судя по всему, Михаил Моисеевич бросил трубку, не дожидаясь никаких объяснений. Они его совсем не интересовали. Флор все не мог прийти в себя.

— Он устроил мне головомойку, — сказал Сало Михайлович. — Разнес в пух и в прах. Неистовствует: зачем вы, Сало, дали Пахману номер моего телефона, вы что, с ума сошли; он мне позвонил — и этот звонок обязательно засекут или уже засекли в КГБ! Что, мол, подумают обо мне?!

Через пару минут возбужденный, выбитый, что называется, из седла, Флор, решившись, сам позвонил Ботвиннику:

23- Любовь и шахматы

593

— Миша, послушайте...

Голос у него стал хриплым. Смысл его слов был примерно таков: да ничего страшного не произошло, Пахман прибыл к нам официально, ну а номер вашего телефона он мог бы узнать в справочном бюро по 09 — разве не так? Или взять его в Шахматной федерации, наконец. Раздались короткие гудки.

— Он опять бросил трубку, — сказал Флор.

Его руки тряслись, он пытался совладать с нервами — ничего не получалось.

— Татьяна знает о том, что вчера было, — сказал он. — И она отругала меня: ты, говорит, ведешь себя как мальчишка, тебе этот Пахман — тоже ни к чему, неприятностей не оберешься... — и хмуро добавил: — А у Ботвинника я теперь в «черном списке».

Об этом «черном списке» Ботвинника ходили легенды. Тайманов рассказал, что однажды и он попал в этот список после партии с Михаилом Моисеевичем. Это было на XX чемпионате СССР. После двадцатого хода, не имея агрессивных намерений, Тайманов предложил ничью своему грозному противнику и учителю. Тот — неожиданно для Тайманова (у которого была хорошая позиция) — холодно возразил: дескать, по правилам турнира до тридцатого хода без разрешения судьи соглашаться на ничью нельзя. И... тут же сделал неудачный ход. Сильный ответ соперника оказался для него неприятным сюрпризом, и Ботвинник погрузился в длительное раздумье. Каково же было мое удивление и, признаюсь, разочарование, говорит Тайманов, когда Михаил Моисеевич вдруг заявил, что он... не возражает против ничьей! Это просто потрясло Тайманова, который всегда считал своего кумира образцом принципиальности и символом благородства...