Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 295

Эмоциональный Флор не скрывал своей радости по поводу ожидавшейся развязки, а Ботвинник охотно ему поддакивал. Наконец они пришли к турнирному помещению. Сало пожелал “ни пуха, ни пера”, и только здесь, у входа в зал, Ботвинник неожиданно признался. Тихо, чтобы никто не мог услышать, он шепнул Флору:

— Саломончик! Я записал другой ход...

Флор чуть не плакал и долго не мог забыть обиду...»

Мне обо всем этом Сало Михайлович не говорил. Было ли это на самом деле? Юрий Авербах пишет: «В этой истории, красочно расписанной Марком Евгеньевичем, есть одна небольшая неувязка — секундантом Ботвинника на матче с Бронштейном был не Флор, а Вячеслав Рагозин, которому чемпион мира безусловно доверял. Где же был он — официальный секундант? Обычно именно Рагозин сопровождал Ботвинника по дороге на игру и обратно домой, именно Рагозин обычно принимал участие в домашнем анализе. И отсутствие Рагозина заставляет усомниться в правдивости всей этой истории. Либо Флор что-то перепутал, либо Тайманов...»

Попробуем, впрочем, обратиться к свидетельству самого Ботвинника: «И снова за подготовку. Живем вместе с Рагозиным в санатории, ходим на лыжах, проверяем в тренировочных партиях подготовленные схемы. Флор также согласился мне помогать: в матч-турнире каждый участник может иметь двух помощников в анализе неоконченных партий. Прошу Флора собрать материалы по ладейному окончанию с двумя лишними пешками “Г’ и “h”: я этот эндшпиль плохо знал, а он вполне мог встретиться в партиях соревнования. Флор отлично справился с задачей».

Что можно добавить к сказанному?

История, поведанная Таймановым, настолько характерная, что невольно приходят на ум мудрые, проверенные веками слова: если б этого не было, это надо было бы придумать!

Кстати, в статье Авербаха «Не сотвори себе кумира», опубликованной в журнале «Время и мы» (1994), приводятся факты, которые согласуются во многом с тем, что говорит в своей книге Тайманов, углубляют характеристику Ботвинника. К примеру: «Из такого рода жесточайшей борьбы, не знающей жалости, со-

стояла вся его жизнь, — так что, возможно, и не стоило удивляться его параноидальной подозрительности. По крайней мере, в шахматных баталиях. Но что интересно — он таким же оставался в жизни».

5

Свидетелем еще одной истории мне довелось быть самому в апреле 1977 года. Тогда в Москве, во Дворце спорта ЦСКА, проходил VI командный чемпионат Европы. Флор был главным арбитром. Стыдно сказать: именно в те дни я подумал о том, что к нему пришла старость, — из-за его очков, поднятых высоко на лоб, из-за походки, в которой не было прежней легкости, из-за того, что вокруг было столько гроссмейстерской молодежи! Он почти не сидел за своим судейским столом. С ним долго разговаривал Котов, которого потом кто-то отозвал в сторону. Сало Михайлович подошел ко мне и лукаво, с подначкой сказал вслед своему при-ятелю-«соцреалисту»:

— Котик — антисемит!

Я оторопел, ожидая очевидного подвоха: