Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 271

(Мне пришел на память тот день, когда я читал письмо Нины Трушковой-Бельской: «Раечка Флор... Москва. 1933-й. Матч с Ботвинником. И ее странное появление. Встретились, влюбились, поженились. Для Сало это была первая и последняя любовь. Раиса, необыкновенная модница, была не только хороша собой, интеллигентна, общительна, остроумна, она умела забавно рассказывать анекдоты, во всяком обществе держалась с достоинством, выделялась своей броской внешностью. Я называла ее малая выставочная дама. Ну что скрывать, она была и разбалованной, и требовательной к Сало, досаждала ему. Агентом КГБ, по-моему, не была, хотя, может, порой встречалась с его работниками. Дружила с женой Лилиенталя: обе были родом из Екатеринбурга. Нельзя сравнивать ее со второй женой Сало — Татьяной. Для меня Раиса Ильинична была просто Раечкой. Со всеми ее слабостями. Я считала ее очаровательной. Если они с Флором ссорились, я у них бывала арбитром. Раечка подозревала, что Сало я люблю больше, чем ее. Но, наверное, я любила каждого из них по-своему...»

О Раисе Ильиничне поговаривали всякое. От Смыслова, например, о ней я слышал кое-что и не совсем лестное, а его Надежда Андреевна отзывалась по тому же поводу куда более благоприятно. И все-таки вспомнились мне именно эти строчки Трушковой-Бельской.)

У Флора не было привычки вести дневник. Он не доверял бумаге свои сокровенные мысли, касавшиеся его «личной жизни», избегал собирать в «особую тетрадь» воедино «Выбранные места из переписки с друзьями» и наброски для «Авторской исповеди». Так воспитала его, когдатошнего «непробиваемого Флорика», советская действительность. У него было убеждение: о родных — ни строки! Я с ним спорил, привел в пример Льва Толстого, который ничуть не стеснялся в своей «Записной книжке» сказать, в частности, правду о сыне Илье и невестке, живших за счет мужицкого труда, и в «Обвинительном акте против Ильи и Сони» осудить их за «роскошь, лошадей, экипажи, кучера, собак». Флор отмахнулся от меня: мол, Толстой — дворянин, а я — ну кто я? После этого я прочитал ему по телефону одно из писем Достоевского, автора «Дневника писателя»: высшая цель — «высказаться в чем-нибудь, по возможности вполне, прежде чем умру».

— Я что, — вспылил Флор, — писатель? И вообще — плохо слышно.

А жаль, это его нежелание «высказаться вполне» — огорчительно. Он не оставил письменных свидетельств о той, с кем прожил долгую жизнь. И все-таки у него была своя ночь с 27 на 28 октября, свой уход из своей Ясной Поляны.

А в те дни... Кто-то сообщил Флору из Сочи, что Раиса целыми днями загорает на пляже.

— Ей же нельзя этого делать, — чуть не кричал он с досадой, — она убивает себя, убивает — назло мне, ну что за человек!

После возвращения в Москву Раиса Ильинична вскоре оказалась в «Склифасах». Флор, забыв об оскорблениях, отменил какую-то заграничную поездку, навещал ее чуть ли не каждый день. Врачи известили его, что жить ей осталось недолго. Он очень тяжело переживал и ее болезнь, и ее смерть. У него каждый день подскакивало давление. Меня глубоко тронуло благородство поведения Сало Михайловича и то, что абсолютно все ее наказы, касавшиеся раздачи оставшегося после нее имущества родственникам, друзьям, знакомым, он добросовестно выполнил, ничего не упустил.