Читать «Любитель поговорить» онлайн - страница 21

Неделю спустя он снова у нее побывал. И снова с тем же результатом. Она не обрадовалась ему, но и не прогнала. Он пригласил ее в машину; на этот раз он приехал в маленьком автомобиле. Но Сельви его приглашение отклонила. «Ей-богу, ее мать была женщина старая, вот и померла. А она, глупая, губит свою жизнь»,— недоумевал Мохан.

37

Он выждал еще четыре недели, срок траура, и явился опять, но застал в домике многолюдное сборище, а те, кто не поместился, толпились на улице. Сельви сидела у задней стены комнаты, наигрывая на тхамбуре, и пела перед этими людьми, словно перед концертной публикой. В толпе нашлись скрипач и барабанщик, они ей аккомпанировали. «Она разменивает свое искусство»,— подумал Мохан. Сельви сказала:

— Проходи и садись.

Он посидел немного в углу, послушал и незамеченный выскользнул вон. После этого он приезжал еще и еще раз и всегда заставал ее в окружении людей, которые ждали от нее музыки. Весть о ее бесплатных выступлениях распространилась, к ней ехали в автомобилях, на велосипедах, шли пешком. Варма из отеля «Без постояльцев» принес коробку конфет в золотой бумаге, молча отдал Сельви в собственные руки и удалился — так сбылась его давняя мечта: приблизиться к богине и почтить ее приношением. Сельви была по-прежнему немногословна. Целые дни проводила в задумчивости, замкнутая, люди приходили, уходили, но ей было все равно, она никого не замечала.

Мохан думал, что, может быть, хоть ночью застанет ее одну. Как-то часов в одиннадцать он оставил машину на Базарной улице и пешком пришел на улицу Винайяк. Остановился перед закрытой дверью и тихо позвал.

— Дорогая, это я! Нам необходимо поговорить. Прошу тебя, пожалуйста, отвори дверь,— настойчиво просил он, обращаясь в темную глубину домика.

Сельви чуть-чуть приоткрыла ставень на окне и твердо сказала:

— Уходи. Неприлично являться сюда в такой час...

Мохан повернулся и пошел прочь, сглотнув комок в горле и ругаясь почти в голос:

— Вот неблагодарная дрянь!

Острый край

Когда у Ранги допытывались, сколько ему лет, он, как правило, отвечал:

— Пятьдесят. Или шестьдесят. Или восемьдесят.

Можно было переменить тактику и задать вопрос иначе:

— Как давно вы занимаетесь этим делом?

— Каким делом?

— Да вот ходите да ножи точите.

— Не только ножи, но и косы, и садовые ножницы, и всякий кухонный инструмент, и хлеборезки, а раньше, когда у меня был большой точильный круг, то и мясницкие топоры; я в ту пору мог бы навострить даже меч магараджи.—Он любил фантазировать, что, мол, вот бы в армиях пользовались холодным оружием — он бы тогда стал миллионером.

Если поток его красноречия прерывали и повторяли вопрос:

— Как давно вы точите ножи и другие инструменты?

— С той поры, как вот тут появились первые волоски,— отвечал он и проводил пальцем по верхней губе.

И бесполезно было гадать о возрасте по его подбородку, прикрытому теперь пучками редкой сивой растительности. Ранга, похоже, никогда не заглядывал ни в календарь, ни на часы, ни даже в зеркало. Так, пребывая в блаженном неведении, облаченный в дхоти, рубаху цвета хаки и тюрбан, он давно сделался привычной фигурой на улицах Мальгуди и бродил от дома к дому, протяжным и пронзительным криком предлагая свои услуги: