Читать «Исцеляющий вымысел» онлайн - страница 53

Джеймс Хиллман

человека».15

В данном случае Юнг приписывает моральный момент

отвечающему эго, тогда как я осуществляю дальнейшую

психологизацию проблемы, задавая вопрос: почему моральная

проблема вообще возникает в его сознании после встречи с

образами? Моральная проблема, быть может, возникла в результате

самой встречи и поэтому появляется в рассказе Юнга именно в этот

момент.16 Передавая ощущение внутренней судьбы, эти

воображаемы фигуры также передают ощущение внутренней

необходимости и ее пределов. Мы сознаем ответственность перед

ними и за них. Взаимоотношения с ними проникнуты взаимной

заботой. В античности считали, что деймоны также являются

духами-хранителями. Наши образы являются нашими хранителями

в той же мере, в какой мы являемся их хранителями.

При внешнем рассмотрении возникает представление, что

появление деймонов создаст атмосферу этической

относительности: рай соблазнов и эскапад. Но это представление

свидетельствует о наличии сознания, которое еще не проникло

внутрь воображаемого мира и не познает себя изнутри его образов.

Другими словами, на вопрос об этической относительности, который возникает при упоминании «обиталища образов» и

множественности богов, следует отвечать преданностью, которую

образы требуют от нас. Они, а не мы, требуют искусного

изготовления украшенных драгоценностями идолов и выполнения

ритуальных обрядов. Они требуют, чтобы перед совершением

поступков мы советовались с ними. Образы составляют неизбежный

источник морали и религии, а также добросовестности искусства.

Поскольку мы не создаем образы, то мы не формируем наш отклик

на них. В качестве моральных примеров они «учат» нас, как нам

необходимо реагировать. Теряя образы, мы становимся

моралистами, как будто мораль, заключенная в образах, распадается, принимает форму беспричинной вины, безликой

совести.

Когда образ реализуется, то есть вполне осознается как живое, отличное от меня существо, он становится психопомпом, проводником, который имеет свою душу и характеризуется

ограниченностью и необходимостью. Таков именно этот образ, а не

какой-либо иной, и поэтому концептуальные вопросы морального

плюрализма и релятивизма исчезают при реальном взаимодействии

с таким образом. Предполагаемая творческая деятельность богатого

воображения ограничивается его феноменальным проявлением в

определенном образе, в том конкретном образе, который явился

мне полным смысла и значения подобно ангелу, который время от

времени является, чтобы учить руку изображать его, ухо — слушать, а сердце — отзываться. Следовательно, с помощью подобного

взаимодействия раскрывается мораль образа. Психологическая

мораль, проистекающая из имагиналыюго, перестает быть «новой

этикой» теневой интеграции с помощью доброго старого

кантианского эго с его героической борьбой с абстрактным

дуализмом. Эго перестает быть местом пребывания морали, философским подходом, отобравшим мораль у воображения, демонизируя его. Вместо этого оно становится деймоном, который

является нашим наставником, нашим духовным властелином

(spiritus rector).

Здесь нам необходимо еще раз обратиться к Карлу Густаву Юнгу и