Читать «Исцеляющий вымысел» онлайн - страница 53
Джеймс Хиллман
человека».15
В данном случае Юнг приписывает моральный момент
отвечающему эго, тогда как я осуществляю дальнейшую
психологизацию проблемы, задавая вопрос: почему моральная
проблема вообще возникает в его сознании после встречи с
образами? Моральная проблема, быть может, возникла в результате
самой встречи и поэтому появляется в рассказе Юнга именно в этот
момент.16 Передавая ощущение внутренней судьбы, эти
воображаемы фигуры также передают ощущение внутренней
необходимости и ее пределов. Мы сознаем ответственность перед
ними и за них. Взаимоотношения с ними проникнуты взаимной
заботой. В античности считали, что деймоны также являются
духами-хранителями. Наши образы являются нашими хранителями
в той же мере, в какой мы являемся их хранителями.
При внешнем рассмотрении возникает представление, что
появление деймонов создаст атмосферу этической
относительности: рай соблазнов и эскапад. Но это представление
свидетельствует о наличии сознания, которое еще не проникло
внутрь воображаемого мира и не познает себя изнутри его образов.
Другими словами, на вопрос об этической относительности, который возникает при упоминании «обиталища образов» и
множественности богов, следует отвечать преданностью, которую
образы требуют от нас. Они, а не мы, требуют искусного
изготовления украшенных драгоценностями идолов и выполнения
ритуальных обрядов. Они требуют, чтобы перед совершением
поступков мы советовались с ними. Образы составляют неизбежный
источник морали и религии, а также добросовестности искусства.
Поскольку мы не создаем образы, то мы не формируем наш отклик
на них. В качестве моральных примеров они «учат» нас, как нам
необходимо реагировать. Теряя образы, мы становимся
моралистами, как будто мораль, заключенная в образах, распадается, принимает форму беспричинной вины, безликой
совести.
Когда образ реализуется, то есть вполне осознается как живое, отличное от меня существо, он становится психопомпом, проводником, который имеет свою душу и характеризуется
ограниченностью и необходимостью. Таков именно этот образ, а не
какой-либо иной, и поэтому концептуальные вопросы морального
плюрализма и релятивизма исчезают при реальном взаимодействии
с таким образом. Предполагаемая творческая деятельность богатого
воображения ограничивается его феноменальным проявлением в
определенном образе, в том конкретном образе, который явился
мне полным смысла и значения подобно ангелу, который время от
времени является, чтобы учить руку изображать его, ухо — слушать, а сердце — отзываться. Следовательно, с помощью подобного
взаимодействия раскрывается мораль образа. Психологическая
мораль, проистекающая из имагиналыюго, перестает быть «новой
этикой» теневой интеграции с помощью доброго старого
кантианского эго с его героической борьбой с абстрактным
дуализмом. Эго перестает быть местом пребывания морали, философским подходом, отобравшим мораль у воображения, демонизируя его. Вместо этого оно становится деймоном, который
является нашим наставником, нашим духовным властелином
(spiritus rector).
Здесь нам необходимо еще раз обратиться к Карлу Густаву Юнгу и