Читать «Исцеляющий вымысел» онлайн - страница 50

Морица (1756—1793), который включил пиэтический метод

самонаблюдения в науку эпохи Просвещения. Этот метод достигает

вершины развития в работах Освальда Кюльпе и вюрцбургской

школы. Чтобы познать себя, познать душу, мы наблюдаем за ее

ассоциациями, способами проявления воли, воспоминания, восприятия, ощущения, опробования, чувствования и особенно за

способами ее познания, формами чистого безобразного мышления.

Несостоятельность этого метода — а он оказался несостоятельным, в противном случае не уступил бы с такой легкостью место

бихевиоризму, с одной стороны, и психоанализу — с другой —

заключается в том, что интроспекция остается запертой в рамках

рациональной души. В конечном счете интроспекция проникнута

солипсизмом. Мы никогда не выходим за пределы наших личных

процессов чувствования, мышления, воспоминания и проявления

воли. Интроспекция остается преимущественно исследованием

тональностей эго-сознания. И когда в настоящее время

интроспекция вновь появляется, скажем, в работах таких авторов, как Мерло-Понти, Е. Гендлин,10 или Роджер Пул," она сохраняет

форму inspectio декартова эго. Если использовать мифологическую

терминологию архетипической психологии, то можно сказать, что

этот метод состоит в разыгрывании (enactment) эго Аполлона-

Гелиоса.

Но как же в таком случае нам быть с глубинами? Можем ли мы

исследовать их сверху, при свете солнца? Итак, интроспекция

неизменно сохраняет форму дистанцирующего наблюдения при

солнечном свете даже тогда, когда ее предметом становятся

нутряные чувства. Поэтому проявления чувств, обозначаемых на

концептуальном языке такими терминами, как беспокойство, вина, безысходность, враждебность, принимают форму абстракций, лишенных образов. Реально существующее, идеопатическое (ideo-pathic) тело сглаживается и формулируется с помощью узаконен

ных (nomothetic) терминов, обозначающих это тело. Эта тонкая

замена реальных чувств концептуализированными чувствами, высохшими на солнечном свете Аполлона, происходит в результате

декартова процесса интроспекции. Быть может, нам следует, подобно Юнгу, погрузиться в них? Когда мы пытаемся разобраться с

существенной путаницей, можем ли мы с помощью интроспекции

добраться до конца проблемы? Возможно ли с помощью

интроспекции добраться до сути отчаяния или источника тревоги?

Обращаясь к внутреннему миру, мы находим там пустоту.

Писателям известно, что они не могут познавать свои персонажи с

помощью интроспекции. Их сцены возникают самостоятельно, герои говорят, приходят и уходят. Существует мало людей, с

которыми писатель бывает более откровенен, чем со своими

героями, и тем не менее они продолжают удивлять его своей

независимостью. Кроме того, их интересует не мое «я», а тот мир, в

котором они живут и который имеет ко мне, наблюдателю, лишь

косвенное отношение. Акт обращения к воображению не есть акт

интроспекции: он представляет собой негативную способность, сознательную приостановку реализации неверия в них и моей веры

в себя как их автора.

Релятивизация автора — кто кого создаст, кто о ком пишет —