Читать «Дюма. Том 73. Путевые впечатления. В России. (Часть первая)» онлайн - страница 133

Но он все равно продолжал наносить удары ятаганом.

Через минуту он почувствовал, что его подхватили под мышки и тащат наружу, словно клинок из ножен.

Это были граф ван Биландт и граф Сухтелен, высвобождавшие его из-под медведя.

Что же касается мужика, то он оставался недвижен в той же степени, что и мертвый зверь, хотя был вполне живой.

Его вытащили из снега и тоже поставили на ноги.

Увидев графа де Вогюэ целым и невредимым и осознав, что обязан жизнью этому благородному дворянину, который мог убежать и преспокойно оставить его на растерзание медведю, но не побоялся рискнуть жизнью, чтобы спасти его, мужик кинулся ему в ноги, стал целовать их и называть его отцом родным.

Вечером, вернувшись домой, граф де Вогюэ хотел отдать Биландту ятаган, который тот ему одолжил, но Биландт отказался взять его обратно. Тогда Вогюэ дал ему взамен двадцатикопеечную монетку, поскольку, согласно русской примете, нельзя дарить другу колющее или режущее оружие.

Господин ван Биландт велел врезать эту монетку в приклад своего ружья, а отец г-на де Вогюэ заказал Биару картину, изображающую сцену этой охоты, и портрет графа ван Биландта.

Я знавал одного сильнейшего охотника на медведей, которого в отношении отваги можно было поставить в один ряд с такими людьми, как Жерар, Гордон-Камминг и Вессьер. Это был красивый джентльмен лет двадцати шести — двадцати восьми, настоящий герой романа, стройный и изящный, скрывавший под хрупкой внешностью поразительную физическую силу; он был среднего роста, но соразмерностью и совершенством телосложения вполне мог служить моделью скульптору; цвет лица у него был свежий и яркий; глаза, по-женски ласковые, в минуты воодушевления метали молнии и приобретали выражение гордости, какой никогда и ни у кого больше мне не доводилось видеть; и наконец, безупречного овала лицо окаймляли темно-каштановые волосы и бакенбарды чуть рыжеватого оттенка. Он был сын адмирала на русской службе и сам служил в кирасирском полку императорской гвардии. Звали его Гамильтон.

Страсть Гамильтона к охоте порой заставляла его манкировать обязанностями по полку. Но его милый характер, кроткий и вместе с тем твердый, внушал такую любовь не только товарищам, но и начальству, что все, словно сговорившись, хранили в тайне его провинности и спасали его от грозящих ему наказаний.

Атлетическая сила, которой он был наделен и которую он так умело скрывал под хрупкой внешностью, позволяла ему пренебрегать любыми трудностями, а мужество толкало навстречу любым опасностям.

Его ловкость была не менее примечательна, чем его сила и отвага; у него была твердая рука, а взгляд отличался зоркостью; за исключением рыси, не было такой дичи, двух особей которой он хоть раз в жизни не уложил бы дублетом, — от вальдшнепа до лося, не исключая кабанов и медведей.

Впрочем, он дошел до того, что с ружьем на крупного зверя больше не охотился, предпочитая рукопашную схватку, в особенности с медведем; по его словам, это был для него единственный по-настоящему достойный противник во всей Европе.