Читать «Драматика, или Поэтика рациональности» онлайн - страница 48

Кажется, ни у кого не поднимется рука осудить Монику, хотя мы вполне рационально вычислили и осознали истинную мотивацию ее любви. Более того, эта ясность не обесценивает саму любовь, не делает ее менее яркой. Ровно наоборот: только это конкретное знание того, о чем мы в повседневной жизни даже не задумываемся (и слава Богу!), позволит создать на сцене/экране картины реальной жизни, где люди не только нежно смотрят друг на друга, но и что-то делают во имя достижения своей мечты, действуют. А какая же драма или история без действия?! В истинной литературе — другое дело! Там люди могут позволить себе хоть двадцать страниц думать, уставившись в одну точку, или рассказывать о своих чувствах тысячью слов и долго-долго анализировать все их сто пятьдесят нюансов и оттенков (см. «Отрицание в драматургии»).

И снова в который раз напомним, что такие условия нам диктуют временные ограничения драматургической работы.

Всё только что изложенное можно выразить короче:

Каждый действует, ведомый своей личной мечтой, потому что только ее достижение, как кажется самому характеру, даст ему индивидуальное удовлетворение, которое ничто другое и никто другой не обеспечат.

Возможно, вышло не слишком коротко, однако мы снова убедились, что эта природная установка способна тронуть, вызвать умиление. Но умиление всегда позитивно, чудесно и даже мило. Следовательно:

Каждая мечта позитивна, потому что она мотивирует.

Потому-то мечта — четвертый обязательный элемент каждого характера. Мы аргументированно доказали то, о чем раньше лишь догадывались.

Однако давайте немного усомнимся в этой чудесной ясности. Напомним, что совсем недавно в нашем тексте упоминались протагонист (Надежда) и антагонист (профессор Айхенштейн). В тот момент мы не обратили внимания на иерархическое положение этих терминов в системе законов драматургии. Нередко их применение столь же очевидно, как присутствие молодых на свадьбе. Напомним: протагонист в драматургическом тексте старается достичь своей цели, но антагонист ему всё время мешает. Часто это толкование ужасно радует авторов своей простотой, однако настолько поверхностное понимание этих терминов сильно мешает созданию характеров и, соответственно, разворачиванию дальнейшей истории.

Вспоминая, что нам известно об этих ярких терминах, мы нередко для краткости и простоты спешим назвать упомянутые образы хорошим и плохим. Хорошая Надежда и плохой профессор. Следовательно, мы всецело убеждены, что мечта Надежды славная и позитивная, а у профессора она — чисто логически — деструктивная, гадкая. Эта упрощенная логика нашептывает нам, что профессор мечтает уничтожить дотла все хорошее и всех хороших. Только из чьих же рук профессор собирается получить Нобелевскую премию — ее-то присуждают лучшие из лучших. Значит, ненависть профессора избирательна? Логично. Но по каким же тогда критериям он отделяет человеческий материал, подлежащий уничтожению, от «ценного»: по академической степени, по должности, по числу наград? Что-то мы совсем запутались.