Читать «Драматика, или Поэтика рациональности» онлайн - страница 21

Так и есть. Однако, если мы набрали полную грудь воздуха, чтобы начать размашисто сомневаться и ставить всё под сомнение, во всем усомняться и всё подряд подвергать сомнению, то в эту самую минуту мы потеряли работоспособность своей истории, которой столь усердно добивались.

В повседневном восприятии мы обычно улавливаем сомнения не задумываясь, поскольку у них, как кажется, есть только одно значение — отрицание. Что-то было дано, а теперь эти данные полностью или частично отрицаются, закатываются в асфальт. Более того, отрицаются довольно аргументированно, так что у самого отрицателя появляется чувство хорошо проделанной работы. Однако при сотворении драматургического текста это удовлетворение (удовлетворение критика?) не только бессмысленно, но и совершенно бесплодно для дальнейшей работы. Творческий процесс — это движение, причем движение в самом жизненном смысле — движение вперед, в то время как чистая критика — даже тогда, когда кого-то хвалят, — процесс останавливает, лишая почвы для дальнейшего повествования, развития истории. Следовательно, в драматургии сомнение — это принципиально иной инструмент. Волею автора назовем его творческим сомнением, включая в этот термин не только нет, но и обязательное да — утвердительную грань, которая только и может стимулировать созидание. И эту утвердительную грань автору нужно самому создать в своем повествовании (подробнее см. ).

Чтобы дальше исследовать механизм творческого сомнения, стараясь удостоверить его непременную необходимость, нужно выяснить ту субстанцию, в которой драматургу положено сомневаться. Не можем же мы сомневаться в самом действии, которое, как мы уже знаем, есть неотъемлемое свойство истории.

Сказать по правде, субстанция — слово, которое мы еще не употребляли, — и есть главный технологический элемент любой истории. Более того, без осознания этого любые драматургические ухищрения, инструменты бессмысленны и излишни.

Бесполезно рассказывать историю без человека.

«Человек есть мера всех вещей!» — эта фраза, затертая политиканами, в контексте драматургического мышления — отнюдь не лицемерие, здесь человек действительно мерило всего, причем единственное. Сие очевидное утверждение может показаться наивным, поскольку сразу же порождает встречный вопрос: ну а что же еще, если не человек, может быть основным элементом истории?

К сожалению, нередко (чтобы не сказать очень часто) люди не задумываются над этой простой истиной, поскольку она самоочевидна, словно воздух или вода. У решительного творца есть большое желание сразу перейти к существенному: идеям, графикам, схемам строения и т. д. Автор этих строк понимает, как невыносимо тяжело останавливать полет творческого духа, однако придется: слишком уж часто приходится убеждаться в том, что именно недооценка особенной роли самого человека делает драматургические работы неэффективными и слабыми. Что ярко подтверждает: есть у драматургии законы, есть!