Читать «Возвращение - английский и русский параллельные тексты» онлайн - страница 242

Автор неизвестен

The dog pushes in between my knees. Собака прижимается к моим ногам. - Дайте мне стакан воды, тетушка Шомакер, и ступайте, ложитесь спать.
But I do not lie down again. I wrap myself in a blanket and sit at the table. Но сам я не ложусь больше, а закутываюсь в одеяло и усаживаюсь у стола.
The light I leave burning. Огня я не гашу.
And so I sit a long while, motionless and with absent? gaze, as only soldiers can sit when they are alone. Так я сижу долго-долго, неподвижно и с отсутствующим взглядом, - только солдаты могут так сидеть, когда они одни.
After a?time I begin to be disturbed and have a feeling as if some?one else were in the room. Постепенно начинаю ощущать какое-то беспокойство, словно в комнате кто-то есть.
Slowly, how slowly! without? effort, I feel sight and perception returning to my eyes. Я чувствую, как медленно, без малейшего усилия с моей стороны, ко мне возвращается способность смотреть и видеть.
I? raise my eyelids a trifle and see that I am sitting directly? opposite the mirror that hangs over the little wash-stand. Слегка приоткрываю глаза и вижу, что сижу прямо против зеркала, висящего над умывальником.
? From its slightly wavy surface there looks out at me a face ?with dark shadows and black eye-hollows. Из неровного стекла глядит на меня лицо, все в тенях, с темными впадинами глаз.
My face-- Мое лицо...
I get up and take down the mirror and put it away in a corner, glass to the wall. Я встаю, снимаю зеркало с крюка и ставлю его в угол стеклом к стене.
Morning comes. Наступает утро.
I go to my class. Я иду к себе в класс.
There sit the little ones with folded arms. Там, чинно сложив руки, уже сидят малыши.
In their eyes is still all the shy astonishment of the childish years. В их больших глазах еще живет робкое удивление детства.
They look up at me so trustingly, so believingly-and suddenly I get a spasm over the heart. Они глядят на меня так доверчиво, с такой верой, что меня словно ударяет что-то в сердце...
Here I stand before you, one of the hundreds of thousands of bankrupt men in whom the war destroyed every belief and almost every strength. Here I stand before you, and see how much more alive, how much more rooted in life you are than I. Here I stand and must now be your teacher and guide. Вот стою я перед вами, один из сотен тысяч банкротов, чью веру и силы разрушила война... Вот стою я перед вами и чувствую, насколько больше в вас жизни, насколько больше нитей связывает вас с нею... Вот стою я перед вами, ваш учитель и наставник.
What should I teach you? Чему же мне учить вас?
Should I tell you that in twenty years you will be dried-up and crippled, maimed in your freest impulses, all pressed mercilessly into the selfsame mould? Рассказать вам, что в двадцать лет вы превратитесь в калек с опустошенными душами, что все ваши свободные устремления будут безжалостно вытравлять, пока вас не доведут до уровня серой посредственности?