| In Flanders it was-webagged a couple of sucking pigs-we ate them down to thevery ribs, one lovely mild summer evening-Katczinsky wasalive then-ach, Kat-and Haie Westhus-a sight betterthey were than these fellows at home here-I prop myelbows on the table and forget everything around me, soclearly do I see them before me. | В последний раз это было во Фландрии. Чудесным летним вечером мы поймали двух поросят и сожрали их, обглодав до костей... Тогда еще жив был Катчинский... Ах, Кат... И Хейе Вестхус... То были настоящие ребята, не такие, как здесь, в тылу... Я ставлю локти на стол и забываю все окружающее, я весь переношусь в столь близкое еще прошлое. |
| Such tender little beasts,too-we made potato-cakes to go with them-and Leer wasthere and Paul B?umer-yes, Paul-I never hear nor seeanything now, I have lost myself in memories-- | Поросята на вкус были очень нежные... К ним мы напекли картофельных оладий... И Леер был тогда с нами, и Пауль Боймер, да, Пауль... Я уже ничего не слышу, ничего не замечаю... Мысли мои теряются в веренице воспоминаний... |
| A giggle awakes me. | Меня отрезвляет чье-то хихиканье. |
| About the table is dead silence. | За столом полная тишина. |
| Aunt Lina has a face like a bottle of vitriol. | Тетя Лина похожа на бутылку серной кислоты. |
| The girl beside me is stifling a laugh. | Моя соседка подавляет смешок. |
| Everybody is looking at me. | Все смотрят на меня. |
| Sweat breaks out on me in streams. | Меня бросает в пот. |
| There I sit, just as we did then out in Flanders, absent-minded, both elbows on the table, the bone in my two hands, my fingers covered in grease, gnawing off the last scraps of the chop. But the others are eating cleanly with knife and with fork. | Оказывается, я сижу, как тогда, во Фландрии, навалившись локтями на стол, зажав в руке кость, пальцы облиты жиром, я обсасываю остатки котлеты, а все другие едят, чинно орудуя ножом и вилкой. |
| Red as a beetroot I look straight ahead and put down the bone. | Красный как кумач, не глядя ни на кого, я кладу кость на тарелку. |
| How could I so have forgotten myself? | Как же это я так забылся? |
| But, to tell the truth, I hardly know now how else to go about it. We always ate that way at the Front; at the best of times we had only a spoon or a fork, certainly never a plate. | Но я попросту отвык есть иначе: на фронте мы только так и ели, в лучшем случае у нас бывала ложка или вилка, тарелок мы в глаза не видели. |
| But there is anger too in my embarrassment-anger against this Uncle Karl now beginning to talk so loudly of war loans; anger against all these people here that think so much of themselves and their smart talk; anger against this whole world living here so damned cocksure with their knick-knacks and jiggery-pokery, as though the monstrous years had never been, when one thing and one thing only, mattered-life or death, and beyond that nothing. | Мне стыдно, но в то же время меня душит бешеная злоба. Злоба на этого дядю Карла, который преувеличенно громко заводит разговор о военном займе; злоба на этих людей, которые кичатся своими умными разговорами; злоба на весь этот мир, который так невозмутимо продолжает существовать, поглощенный своими маленькими жалкими интересами, словно и не было вовсе этих чудовищных лет, когда мы знали только одно: смерть или жизнь - и ничего больше. |
| Grimly, in silence, I stuff in all I can. I mean at least to be full. | Молча и угрюмо напихиваю в себя, сколько влезет: по крайней мере хоть наемся досыта. |
| Then as soon as I can I make my way out. | При первой возможности незаметно испаряюсь. |
| In the lobby is the servant in the dress-suit. | В передней стоит все тот же лакей во фраке. |
| I reach down my things. | Надевая шинель, я злобно бормочу: |
