| It was very difficult. | Это очень трудно. |
| That life oppressed me; it was a threadbare, depressing existence. The only excitement was about food, and I lived as in a dream. | Меня давит эта жизнь, нищая, скучная, вся в суете, ради еды, и я живу, как во сне. |
| Sometimes I thought that I would have to run away, but the accursed winter had set in. Snow-storms raged by night, the wind rushed over the top of the house, and the stanchions cracked with the pressure of the frost. Whither could I run away? | Иногда мне думается: надо убежать! Но стоит окаянная зима, по ночам воют вьюги, на чердаке возится ветер, трещат стропила, сжатые морозом, куда убежишь? |
| They would not let me go out, and in truth it was no weather for walking. The short winter day, full of the bustle of housework, passed with elusive swiftness. | Гулять меня не пускали, да и времени не было гулять: короткий зимний день истлевал в суете домашней работы неуловимо быстро. |
| But they made me go to church, on Saturday to vespers and on Sunday to high mass. | Но я обязан был ходить в церковь; по субботам -ко всенощной, по праздникам - к поздней обедне. |
| I liked being in church. Standing somewhere in a corner where there was more room and where it was darker, I loved to gaze from a distance at the iconastasis, which looked as if it were swimming in the candlelight flowing in rich, broad streams over the floor of the reading-desk. The dark figures of the icons moved gently, the gold embroidery on the vestments of the priests quivered joyfully, the candle flames burned in the dark-blue atmosphere like golden bees, and the heads of the women and children looked like flowers. | Мне нравилось бывать в церквах; стоя где-нибудь в углу, где просторнее и темней, я любил смотреть издали на иконостас - он точно плавится в огнях свеч, стекая густозолотыми ручьями на серый каменный пол амвона; тихонько шевелятся тёмные фигуры икон; весело трепещет золотое кружево царских врат, огни свеч повисли в синеватом воздухе, точно золотые пчёлы, а головы женщин и девушек похожи на цветы. |
| All the surroundings seemed to blend harmoniously with the singing the choir. Everything seemed to be imbued with the weird spirit of legends. The church seemed to oscillate like a cradle, rocking in pitch-black space. | Всё вокруг гармонично слито с пением хора, всё живёт странною жизнью сказки, вся церковь медленно покачивается, точно люлька, - качается в густой, как смола, тёмной пустоте. |
| Sometimes I imagined that the church was sunk deep in a lake in which it lived, concealed, a life peculiar to itself, quite different from any other form of life. | Иногда мне казалось, что церковь погружена глубоко в воду озера, спряталась от земли, чтобы жить особенною, ни на что не похожею жизнью. |
| I have no doubt now that this idea had its source in grandmother's stories of the town of Kitej, and I often found myself dreamily swaying, keeping time, as it were, with the movement around me. Lulled into somnolence by the singing of the choir, the murmur of prayers, the breath of the congregation, I concentrated myself upon the melodious, melancholy story: | Вероятно, это ощущение было вызвано у меня рассказом бабушки о граде Китеже, и часто я, дремотно покачиваясь вместе со всем окружающим, убаюканный пением хора, шорохом молитв, вздохами людей, твердил про себя певучий, грустный рассказ: |
| "They are closing upon us, the accursed Tatars. | Обложили окаянные татарове |
| Yes, these unclean beasts are closing in upon Kitej The glorious; yea, at the holy hour of matins. | Да своей поганой силищей, Обложили они славен Китеж-град Да во светлый час, заутренний... |
| O Lord, our God! | Ой ли, господи, боже наш, |
| Holy Mother of God! | Пресвятая богородица! |
| Save Thy servants | Ой, сподобьте вы рабей своих |
