| The best singer of all - and they were always particularly good singers - was the small, lean harness - maker, Kleshtchkov, who looked as if he had been squeezed, and had tufts of red hair on his head. His little nose gleamed like that of a corpse; his. benign, dreamy eyes were immovable. | Лучше всех - и всегда какие-то особенно хорошие песни - пел маленький, тощий шорник Клещов, человек мятый, жеваный, в клочьях рыжих волос; носишко у него блестел, точно у покойника, крошечные сонные глаза были неподвижны. |
| Sometimes he closed his eyes, leaned the back of his head against the bottom of the cask, protruding his chest, and in his soft but all-conquering tenor voice sang the quick moving: | Бывало, закроет он их, прислонится Ко дну бочонка затылком и, выпятив грудь, тихим, но всепобеждающим тенорком заведет скороговоркой: |
| "Ekh! how the fog has fallen upon the clean fields already! | Эх, уж как пал туман на поле чистое, |
| And has hidden the distant roads!" | Да призакрыл туман дороги дальние... |
| Here he would stop, and resting his back against the bar, bending backwards, went on, with his face raised toward the ceiling: | Тут он вставал, опираясь поясницей на стойку, изогнувшись назад, и задушевно выводил, подняв лицо к потолку: |
| "Ekh! where - where am I going? | Эх, я ку-да, куда пойду, |
| Where shall I find the broad ro-oad?" | Где до-орогу я широкую найду? |
| His voice was small like himself, but it was unwearied; he permeated the dark, dull room of the tav - ern with silvery chords, melancholy words. His groans and cries conquered every one; even the drunken ones became amazedly surprised, gazing down in si-lence at the tables in front of them. As for me, my heart was torn, and overflowed with those mighty feel-ings which good music always arouses as it miracu - lously touches the very depths of the soul. | Голос у него был маленький, но неутомимый; он прошивал глухой, Отемный гомон трактира серебряной струной, грустные слова, стоны и выкрики побеждали всех людей,- даже пьяные становились удивленно серьезны, молча смотрели в столы перед собою, а у меня надрывалось сердце, переполненное тем мощным чувством, которое всегда будит хорошая музыка, чудесно касаясь глубин души. |
| It was as quiet in the tavern as in a church, and the singer seemed like a good priest, who did not preach, but with all his soul, and honestly, prayed for the whole human family, thinking aloud, as it were, of all the grievous calamities which beset human life. | В трактире становилось тихо, как в церкви, а певец - словно добрый священник. Он не проповедует, а действительно всей душой честно молится за весь род людской, честно, вслух думает о всех горестях бедной человечьей жизни. |
| Bearded men gazed upon him; childlike eyes blinked in fierce, wild faces; at moments some one sighed, and this seemed to emphasize the triumphant power of the music. | Отовсюду на него смотрят бородатые люди, на звериных лицах задумчиво мигают детские глаза; иногда кто-нибудь вздохнет, и это хорошо подчеркивает победительную силу песни. |
| At such times it always seemed to me that the lives led by most people were unreal and meaningless, and that the reality of life lay here. | В такие минуты мне всегда казалось, что все люди живут фальшивой, надуманной жизнью, а настоящая человечья жизнь - вот она! |
| In the corner sat the fat-faced old-clothes dealer, Luissukha, a repulsive female, a shameless, loose woman. She hid her head on her fat shoulder and wept, furtively wiping the tears from her bold eyes. | Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову в жирные плечи и плачет, тихонько моет слезами свои наглые глаза. |
