| Books rendered many evils innocuous for me. Knowing how people loved and suffered, I could never enter a house of ill fame. Cheap depravity only roused a feeling of repulsion and pity for those to whom it was sweet. | Книги сделали меня неуязвимым для многого: зная, как любят и страдают, нельзя идти в публичный дом; копеечный развратишко возбуждал отвращение к нему и жалость к людям, которым он был сладок. |
| Rokambol taught me to be a Stoic, and not be conquered by circumstances. The hero of Dumas inspired me with the desire to give myself for some great cause. | Рокамболь учил меня быть стойким, не поддаваться силе обстоятельств, герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному, великому делу. |
| My favorite hero was the gay monarch, Henry IV, and it seemed to me that the glorious songs of Beranger were written about him. He relieved the peasants of their taxes, And himself he loved to drink. Yes, and if the whole nation is happy, Why should the king not drink? | Любимым героем моим был веселый король Генрих IV, мне казалось, что именно о нем говорит славная песня Беранже: Он мужику дал много льгот И выпить сам любил; Да - если счастлив весь народ, С чего бы царь не пил? |
| Henry IV was described in novels as a kind man, in touch with his people. Bright as the sun, he gave me the idea that France - the most beautiful country in the whole world, the country of the knights - was equally great, whether represented by the mantle of a king or the dress of a peasant. Ange Piutou was just as much a knight as D'Artagnan. | Романы рисовали Генриха IV добрым человеком, близким своему народу; ясный, как солнце, он внушал мне убеждение, что Франция -прекраснейшая страна всей земли, страна рыцарей, одинаково благородных в мантии короля и одежде крестьянина: Анж Питу такой же рыцарь, как и Д'Артаньян. |
| When I read how Henry was murdered, I cried bitterly, and ground my teeth with hatred of Ravaillac. | Когда Генриха убили, я угрюмо заплакал и заскрипел зубами от ненависти к Равальяку. |
| This king was nearly always the hero of the stories I told the stoker, and it seemed to me that Yaakov also loved France and Khenrik. | Этот король почти всегда являлся главным героем моих рассказов кочегару, и мне казалось, что Яков тоже полюбил Францию и "Хенрика". |
| "He was a good man was King 'Khenrik,' whether he was punishing rebels, or whatever he was doing," he said. | - Хороший человек был Хенрик-король - с ним хоть ершей ловить, хоть что хошь, - говорил он. |
| He never exclaimed, never interrupted my stories with questions, but listened in silence, with lowered brows and immobile face, like an old stone covered with fungus growth. | Он не восхищался, не перебивал моих рассказов вопросами, он слушал молча, опустив брови, с лицом неподвижным, - старый камень, прикрытый плесенью. |
| But if, for some reason, I broke off my speech, he at once asked: "Is that the end??' | Но если я почему-либо прерывал речь, он тотчас осведомлялся: - Конец? |
| "Not yet." | - Нет еще. |
| "Don't leave off, then!" | - А ты не останавливайся! |
| Of the French nation he said, sighing: "They had a very easy time of it!" | О французах он говорил, вздыхая: - Прохладно живут... |
| "What do you mean?" | - Как это? |
| "Well, you and I have to live in the heat. We have to labor, while they lived at ease. | - А вот мы с тобой в жаре живем, в работе, а они -в прохладе. |
| They had nothing to do but to sing and walk about - a very consoling life!" | И делов у них никаких нет, только пьют да гуляют, - утешная жизнь! |
| "They worked, too!" | - Они и работают. |
