| Sometimes, when I was sitting with him at night, when he smelt of naphtha, burning oil, and onions, for he loved onions and used to gnaw them raw, like apples, he would suddenly ask: "Now, Olekha, lad, let's have some poetry." | Бывало, сидишь с ним ночью, от него пахнет нефтью, гарью, луком, - он любил лук и грыз сырые луковицы, точно яблоки; вдруг он спросит: - Ну-кося, Олеха, ероха-воха, скажи стишок! |
| I knew a lot of verse by heart, besides which I had a large notebook in which I had copied my favorites. | Я знаю много стихов на память, кроме того, у меня есть толстая тетрадь, где записано любимое. |
| I read | Читаю ему |
| "Rousslan" to him - and he listened without moving, like a deaf and dumb man, holding his wheezy breath. Then he said to me in a low voice: "That's a pleasant, harmonious, little story. | "Руслана", он слушает неподвижно, слепой и немой, сдерживая хрипящее дыхание, потом говорит негромко: - Утешная, складная сказочка! |
| Did you make it up yourself? | Сам, что ли, придумал? |
| There is a gentleman called Mukhin Pushkin. I have seen him." | Пушкин? Есть такой барин Мухин-Пушкин, видал я его... |
| "But this man was killed ever so long ago." | - Не тот, того давно убили! |
| "What for?" | - За што? |
| I told him the story in short words, as "Queen Margot" had told it to me. | Я рассказываю теми краткими словами, как рассказывала мне Королева Марго. |
| Yaakov listened, and then said calmly: "Lots of people are ruined by women." | Яков слушает, потом спокойно говорит: - Из-за баб очень достаточно пропадает народа... |
| I often told him similar stories which I had read in books. They were all mixed up, effervescing in my mind into one long story of disturbed, beautiful lives, interspersed with flames of passion. They were full of senseless deeds of heroism, blue-blooded nobility, legendary feats, duels and deaths, noble words and mean actions. | Часто я передаю ему разные истории, вычитанные из книг; все они спутались, скипелись у меня в одну длиннейшую историю беспокойной, красивой жизни, насыщенной огненными страстями, полной безумных подвигов, пурпурового благородства, сказочных удач, дуэлей и смертей, благородных слов и подлых деяний. |
| Rokambol was confused with the knightly forms of Lya-Molya and Annibal Kokonna, Ludovic XI took the form of the Pere Grandet, the Cornet Otletaev was mixed up with Henry IV. | Рокамболь принимал у меня рыцарские черты Ля-Моля и Аннибала Коконна; Людовик XI -черты отца Гранде; корнет Отлетаев сливается с Генрихом IV. |
| This story, in which I changed the character of the people and altered events according to my inspiration, became a whole world to me. I lived in it, free as grandfather's God, Who also played with every one as it pleased Him. | Эта история, в которой я, по вдохновению, изменял характеры людей, перемещал события, была для меня миром, где я был свободен, подобно дедову богу, - он тоже играет всем, как хочет. |
| While not hindering me from seeing the reality, such as it was, nor cooling my desire to understand living people, nevertheless this bookish chaos hid me by a transparent but impenetrable cloud from much of the infectious obscenity, the venomous poison of life. | Не мешая мне видеть действительность такою, какова она была, не охлаждая моего желания понимать живых людей, этот книжный хаос прикрывал меня прозрачным, но непроницаемым облаком от множества заразной грязи, от ядовитых отрав жизни. |
