| Devils! I suppose they won't be satisfied until they have drunk themselves into prison." | Черти, так и жди, что до каторги допьются. |
| She went out, after slipping her soiled under-petticoat to the floor, flinging it into a corner and carefully smoothing out her rustling, crumpled frock. | Ушла, спустив с ног на пол и швырнув в угол испачканную нижнюю юбку, заботливо оправив шумящее, помятое платье. |
| Sidorov stretched himself, hiccupped, sighed. Warm drops of thick blood fell on my bare feet from his head. This was unpleasant, but I was too frightened to move my feet away from those drops. | Сидоров, потягиваясь, икал, охал, с головы его на мою босую ступню падала тёмными каплями тяжёлая кровь, - это было неприятно, но со страху я не решался отодвинуть ногу из-под этой капели. |
| It was bitter. The sun shone festively out in the yard; the steps of the houses and the gate were decorated with young birch; to each pedestal were tied freshly cut branches of maple and mountain ash. The whole street was gay with foliage; everything was young, new. Ever since the morning I had felt that the spring holiday had come to stay, and that it had made life cleaner, brighter, and happier. | Было горько; на дворе сияет праздничный день, крыльцо дома, ворота убраны молодыми берёзками; к каждой тумбе привязаны свежесрубленные ветки клёна, рябины, вся улица весело зазеленела, всё так молодо, ново; с утра мне казалось, что весенний праздник пришёл надолго и с этого дня жизнь пойдёт чище, светлее, веселее. |
| The soldier was sick. The stifling odor of warm vodka and green onion filled the kitchen. Against the window were pressed dull, misty, broad faces, with flattened noses, and hands held against their cheeks, which made them look hideous. | Солдата стошнило, душный запах тёплой водки и зелёного лука наполнил кухню, к стёклам окна то и дело прилипают какие-то мутные, широкие рожи с раздавленными носами, ладони, приложенные к щекам, делают эти рожи безобразно ушастыми. |
| The soldier muttered as he recollected himself: | Солдат бормотал, вспоминая: |
| "What happened to me? | - Это - как же я? |
| Did I fall, Ermokhin? | Упал? Ермохин? |
| Go-o-od comrade!" | Хор-рош товарищ... |
| Then he began to cough, wept drunken tears, and groaned, | Потом стал кашлять, заплакал пьяными слезами и заныл: |
| "My little sister! my little sister!" | - Сестричка моя... сестрёнка... |
| He stood up, tottering, wet. He staggered, and, falling back heavily upon the bed, said, rolling his eyes strangely: | Встал на ноги, скользкий, мокрый и вонючий, пошатнулся и, шлёпнувшись на койку, сказал, странно ворочая глазами: |
| "They have quite killed me!" | - Совсем убили... |
| This struck me as funny. | Мне стало смешно. |
| "What the devil are you laughing at?" he asked, looking at me dully. | - Кто, чорт, смеётся? - спросил солдат, тупо глядя на меня. |
| "What is there to laugh at? | - Как ты смеёшься? |
| I am killed forever!" | Меня убили навсегда... |
| He began to hit out at me with both hands, muttering: | Он стал отталкивать меня обеими руками и бормотал: |
| "The first time was that of Elias the prophet; the second time, St. George on his steed; the third - Don't come near me! | - Первый срок - Илья пророк, второй - Егорий на коне, а третий - не ходи ко мне! |
| Go away, wolf!" | Пошёл прочь, волк... |
