| Paul Riesling was coming in. | В клуб входил Поль Рислинг. |
| Babbitt cried, | Бэббит крикнул: |
| "See you later, boys," and hastened across the lobby. | "До скорого, друзья!" - и заторопился навстречу Полю. |
| He was, just then, neither the sulky child of the sleeping-porch, the domestic tyrant of the breakfast table, the crafty money-changer of the Lyte-Purdy conference, nor the blaring Good Fellow, the Josher and Regular Guy, of the Athletic Club. | Теперь Бэббит был уже не капризный ребенок, как утром во сне, не домашний тиран в столовой, не матерый делец на совещании с Лайтом и Парди, не крикливый Славный Парень, шутник и душа человек из Спортивного клуба. |
| He was an older brother to Paul Riesling, swift to defend him, admiring him with a proud and credulous love passing the love of women. | Он сразу стал старшим братом Поля Рислинга, готовым защищать его и восторгаться им с гордой, доверчивой влюбленностью, которая была сильнее всякой другой любви. |
| Paul and he shook hands solemnly; they smiled as shyly as though they had been parted three years, not three days-and they said: | Они с Полем торжественно пожали друг другу руки; они улыбнулись с таким смущением, будто не виделись три года, а не три дня. Но говорили они так: |
| "How's the old horse-thief?" | - Ну, как, старый ворюга? |
| "All right, I guess. | - Ничего как будто. |
| How're you, you poor shrimp?" | А ты, дохлая курица? |
| "I'm first-rate, you second-hand hunk o' cheese." | - Сам старый ошметок! У меня-то все отлично! |
| Reassured thus of their high fondness, Babbitt grunted, | Убедившись таким образом во взаимной привязанности, Бэббит буркнул: |
| "You're a fine guy, you are! | "Хорош тип, нечего сказать! |
| Ten minutes late!" Riesling snapped, | Опоздал на целых десять минут!" - на что Рислинг фыркнул: |
| "Well, you're lucky to have a chance to lunch with a gentleman!" | "Твое счастье, что ты вообще удостоился позавтракать с порядочным человеком!" |
| They grinned and went into the Neronian washroom, where a line of men bent over the bowls inset along a prodigious slab of marble as in religious prostration before their own images in the massy mirror. | Оба засмеялись и пошли в умывальную, похожую на термы Нерона, где над тяжелыми мраморными умывальниками склонялись ряды мужчин, словно преклоняясь перед собственными отражениями в массивных зеркалах. |
| Voices thick, satisfied, authoritative, hurtled along the marble walls, bounded from the ceiling of lavender-bordered milky tiles, while the lords of the city, the barons of insurance and law and fertilizers and motor tires, laid down the law for Zenith; announced that the day was warm-indeed, indisputably of spring; that wages were too high and the interest on mortgages too low; that Babe Ruth, the eminent player of baseball, was a noble man; and that "those two nuts at the Climax Vaudeville Theater this week certainly are a slick pair of actors." | Густые, самодовольные, внушительные голоса отдавались от мраморных стен, гудели под потолком, выложенным молочными с палевой каемкой плитками: это хозяева города - короли страховых обществ, юриспруденции, минеральных удобрений и автомобильных шин -устанавливали законы для Зенита, возвещая, что погода сегодня теплая, да, прямо весенняя, что заработки рабочих слишком высоки, а проценты по закладным слишком низки, что Бэйб Рут, знаменитый бейсболист, - благороднейший человек и что "эти черти в театре "Водевиль" действительно актеры что надо!". |
