| In prison these strange beings are men in dissimulation and in secretiveness, which never yields till the last moment, when they are crushed and broken by the tedium of imprisonment. | В тюрьме эти своеобразные существа прикидываются людьми из чувства страха и из осторожности, которая изменяет им только в последнюю минуту, когда они обессилены и сломлены длительным заключением. |
| It may hence be understood how it was that the three convicts, instead of betraying their chief, were eager to serve him; and as they suspected he was now the owner of the stolen seven hundred and fifty thousand francs, they admired him for his calm resignation, under bolt and bar of the Conciergerie, believing him capable of protecting them all. | Отсюда можно понять, почему три каторжника, вместо того, чтобы погубить своего предводителя, пожелали служить ему: решив, что он украл эти семьсот пятьдесят тысяч франков, они преисполнились почтительного удивления перед ним, а видя, с каким спокойствием он держится в стенах Консьержери, сочли его способным оказать им покровительство. |
| When Monsieur Gault left the sham priest, he returned through the parlor to his office, and went in search of Bibi-Lupin, who for twenty minutes, since Jacques Collin had gone downstairs, had been on the watch with his eye at a peephole in a window looking out on the prison-yard. | Г осподин Г о, покинув лжеиспанца, вернулся через приемную в свою канцелярию и пошел разыскивать Биби-Люпена, который, притаившись у одного из окон, выходивших в тюремный двор, с той минуты, как Жак Коллен вышел из камеры, наблюдал за всем, что происходило снаружи. |
| "Not one of them recognized him," said Monsieur Gault, "and Napolitas, who is on duty, did not hear a word. | - Никто из них не признал его, - сказал г-н Го. -Наполитас следит за всеми, но ровно ничего не услышал. |
| The poor priest all through the night, in his deep distress, did not say a word which could imply that his gown covers Jacques Collin." | Бедный священник, при всем расстройстве своих чувств, не обмолвился этой ночью ни одним словом, которое позволило бы думать, что под сутаной скрывается Жак Коллен. |
| "That shows that he is used to prison life," said the police agent. | - Это доказывает, что ему хорошо знакомы тюрьмы, - отвечал начальник тайной полиции. |
| Napolitas, Bibi-Lupin's secretary, being unknown to the criminals then in the Conciergerie, was playing the part of the young gentlemen imprisoned for forgery. | Наполитас, писарь Биби-Люпена, не известный еще в то время никому из заключенных Консьержери, играл там роль юноши из хорошей семьи, обвиняемого в подлоге. |
| "Well, but he wishes to be allowed to hear the confession of the young fellow who is sentenced to death," said the governor. | - Словом, он просит разрешения напутствовать приговоренного к смерти! - продолжал начальник тюрьмы. |
| "To be sure! That is our last chance," cried Bibi-Lupin. "I had forgotten that. | - Вот наше последнее средство! - вскричал Биби-Люпен. - Как это я не подумал об этом! |
| Theodore Calvi, the young Corsican, was the man chained to Jacques Collin; they say that on the hulks Jacques Collin made him famous pads --" | Теодор Кальви, корсиканец, товарищ Жака Коллена по цепи. Мне говорили, что Жак Коллен делал ему на лужке отличные конопатки... |
| The convicts on the galleys contrive a kind of pad to slip between their skin and the fetters to deaden the pressure of the iron ring on their ankles and instep; these pads, made of tow and rags, are known as patarasses. | Чтобы ослабить тяжесть давления ручки на подъем ноги и лодыжку, каторжники мастерят некое подобие прокладки, которую они просовывают между железным браслетом и ногой. Эти прокладки из пакли и тряпья называют на каторге конопатками. |
| "Who is warder over the man?" asked Bibi-Lupin. | - Кто охраняет осужденного? - спросил Биби-Люпен г-на Го. |
| "Coeur la Virole." | - Червонное колечко! |
