| "These are the thoughts that make death beautiful. | Вот размышления, после которых смерть кажется мне желанной. |
| So do not lament, my dear. | Так стоит ли сетовать, мой ласковый мальчик? |
| Say often to yourself, 'There were two good creatures, two beautiful creatures, who both died for me ungrudgingly, and who adored me.' | Говори себе почаще: жили на свете две славные девушки, два красивых существа, которые обожали меня и умерли за меня без единого слова упрека! |
| Keep a memory in your heart of Coralie and Esther, and go your way and prosper. | Храни в сердце память о Корали и Эстер и живи своей жизнью! |
| Do you recollect the day when you pointed out to me a shriveled old woman, in a melon-green bonnet and a puce wrapper, all over black grease-spots, the mistress of a poet before the Revolution, hardly thawed by the sun though she was sitting against the wall of the Tuileries and fussing over a pug - the vilest of pugs? | Помнишь тот день, когда ты указал мне на дряхлую старуху в шляпке цвета незрелой дыни и побуревшем ватном пальтишке в сальных пятнах, то была возлюбленная какого-то дореволюционного поэта: солнце не согревало ее, хотя она сидела на террасе Тюильри, ухаживая за отвратительным мопсом, последним из мопсов! |
| She had had footmen and carriages, you know, and a fine house! | Ты сказал: "Знаешь, у нее когда-то были лакеи, экипажи, особняк!" |
| And I said to you then, | Я тогда ответила тебе: |
| 'How much better to be dead at thirty!'- Well, you thought I was melancholy, and you played all sorts of pranks to amuse me, and between two kisses I said, | "Лучше умереть в тридцать лет!" В тот день я была задумчива. Как ты старался разогнать мою печаль! И целуясь с тобой, я еще сказала: |
| 'Every day some pretty woman leaves the play before it is over!'- And I do not want to see the last piece; that is all. | "Красивые женщины всегда уходят из театра, не ожидая, пока опустится занавес!.." Ну что ж! Я не захотела ожидать развязки, вот и все... |
| "You must think me a great chatterbox; but this is my last effusion. | Ты должен счесть меня болтуньей, но ведь я в последний раз несу вздор! |
| I write as if I were talking to you, and I like to talk cheerfully. | Я пишу так, как говорила с тобой, мне хочется побалагурить. |
| I have always had a horror of a dressmaker pitying herself. You know I knew how to die decently once before, on my return from that fatal opera-ball where the men said I had been a prostitute. | Меня всегда ужасали эти плаксивые швейки; ты знаешь, однажды я уже пробовала красиво умереть, вернувшись после этого рокового бала в Опере, где сказали тебе, что я была девкой! |
| "No, no, my dear love, never give this portrait to any one! | О, мой Люлю, не дари никому этого портрета! |
| If you could know with what a gush of love I have sat losing myself in your eyes, looking at them with rapture during a pause I allowed myself, you would feel as you gathered up the affection with which I have tried to overlay the ivory, that the soul of your little pet is indeed there. | Если бы ты знал, с какой горячей любовью я только что глядела в твои глаза, прервав письмо, с каким опьянением я погружала свой взгляд в их глубину, ты подумал бы, вновь овеянный любовью, которую я стремилась вложить в эту пластинку из слоновой кости, что в ней заключена душа твоей любимой подруги. |
| "A dead woman craving alms! That is a funny idea. | Мертвая, и просит милостыни, не забавно ли это?.. |
| - Come, I must learn to lie quiet in my grave. | Полно! Надобно уметь держать себя пристойно даже в могиле. |
