| Asie studied the Countess' face with the scrutiny peculiar to those old hands, which pierces to the soul of a woman as certainly as a surgeon's instrument probes a wound! - the sorrow that engraves ineradicable lines on the heart and on the features. | Азия изучала эту графиню взглядом, присущим старым распутницам и проникающим в женскую душу с быстротою хирургического ножа, который вонзается в рану. Подруга Жака Коллена признала тут проявление чувства, редчайшего у светских женщин, - непритворного горя!.. Горя, оставляющего неизгладимые борозды на лице и в сердце. |
| She was dressed without the least touch of vanity. | Ни тени кокетства не было в одежде! |
| She was now forty-five, and her printed muslin wrapper, tumbled and untidy, showed her bosom without any art or even stays! | Г рафиня насчитывала тогда уже сорок пять весен, и ее смятый пеньюар из набивного муслина приоткрывал грудь, не стянутую лифом!.. |
| Her eyes were set in dark circles, and her mottled cheeks showed the traces of bitter tears. She wore no sash round her waist; the embroidery on her petticoat and shift was all crumpled. | Глаза, обведенные темными кругами, щеки, все в красных пятнах, свидетельствовали о горьких слезах... Пеньюар не был подвязан поясом. Кружева нижней юбки и сорочки измяты. |
| Her hair, knotted up under a lace cap, had not been combed for four-and-twenty hours, and showed as a thin, short plait and ragged little curls. | Волосы, собранные под кружевным чепцом, не были тронуты гребнем уже целые сутки; короткая тонкая косичка и жидкие пряди развившихся локонов обнаруживали себя во всем своем убожестве. |
| Leontine had forgotten to put on her false hair. | Леонтнина забыла надеть фальшивые косы. |
| "You are in love for the first time in your life?" said Asie sententiously. | -Вы любите впервые в жизни... - наставительно сказала ей Азия. |
| Leontine then saw the woman and started with horror. | Тут только Леонтина заметила Азию. |
| "Who is that, my dear Diane?" she asked of the Duchesse de Maufrigneuse. | - Кто это, дорогая Диана? - испуганно спросила она герцогиню де Монфриньез. |
| "Whom should I bring with me but a woman who is devoted to Lucien and willing to help us?" | - Кого же я могла к тебе привести, как не женщину, преданную Люсьену и готовую служить нам? |
| Asie had hit the truth. | Азия угадала истину. |
| Madame de Serizy, who was regarded as one of the most fickle of fashionable women, had had an attachment of ten years' standing for the Marquis d'Aiglemont. | Г-жа де Серизи, слывшая одной из самых легкомысленных светских женщин, десять лет питала привязанность к маркизу д'Эглемону. |
| Since the Marquis' departure for the colonies, she had gone wild about Lucien, and had won him from the Duchesse de Maufrigneuse, knowing nothing - like the Paris world generally - of Lucien's passion for Esther. | После отъезда маркиза в колонии она увлеклась Люсьеном и отбила его у герцогини де Монфриньез, не зная, впрочем, как и весь Париж, о любви Люсьена к Эстер. |
| In the world of fashion a recognized attachment does more to ruin a woman's reputation than ten unconfessed liaisons; how much more then two such attachments? | В высшем свете установленная привязанность вредит больше, чем десять любовных приключений, сохраненных в тайне, а тем более две привязанности. |
| However, as no one thought of Madame de Serizy as a responsible person, the historian cannot undertake to speak for her virtue thus doubly dog's-eared. | Однако историк, коль скоро никто не спрашивал отчета у г-жи де Серизи, не может поручиться за ее добродетель, дважды утраченную. |
