| She took to reading newspapers and magazines, prohibited publications printed abroad and even the revolutionary manifestoes which were just beginning to appear at the time (she was able to procure them all); but this only set her head in a whirl. | Она принялась было сама читать газеты и журналы, заграничные запрещенные издания и даже начавшиеся тогда прокламации (всё это ей доставлялось); но у ней только голова закружилась. |
| She fell to writing letters; she got few answers, and they grew more incomprehensible as time went on. | Принялась она писать письма: отвечали ей мало, и чем далее, тем непонятнее. |
| Stepan Trofimovitch was solemnly called upon to explain "these ideas" to her once for all, but she remained distinctly dissatisfied with his explanations. | Степан Трофимович торжественно приглашен был объяснить ей "все эти идеи" раз навсегда; но объяснениями его она осталась положительно недовольна. |
| Stepan Trofimovitch's view of the general movement was supercilious in the extreme. In his eyes all it amounted to was that he was forgotten and of no use. | Взгляд Степана Трофимовича на всеобщее движение был в высшей степени высокомерный; у него всё сводилось на то, что он сам забыт и никому не нужен. |
| At last his name was mentioned, at first in periodicals published abroad as that of an exiled martyr, and immediately afterwards in Petersburg as that of a former star in a celebrated constellation. He was even for some reason compared with Radishtchev. | Наконец и о нем вспомянули, сначала в заграничных изданиях, как о ссыльном страдальце, и потом тотчас же в Петербурге, как о бывшей звезде в известном созвездии; даже сравнивали его почему-то с Радищевым. |
| Then someone printed the statement that he was dead and promised an obituary notice of him. | Затем кто-то напечатал, что он уже умер, и обещал его некролог. |
| Stepan Trofimovitch instantly perked up and assumed an air of immense dignity. | Степан Трофимович мигом воскрес и сильно приосанился. |
| All his disdain for his contemporaries evaporated and he began to cherish the dream of joining the movement and showing his powers. | Всё высокомерие его взгляда на современников разом соскочило, и в нем загорелась мечта: примкнуть к движению и показать свои силы. |
| Varvara Petrovna's faith in everything instantly revived and she was thrown into a violent ferment. | Варвара Петровна тотчас же вновь и во всё уверовала и ужасно засуетилась. |
| It was decided to go to Petersburg without a moment's delay, to find out everything on the spot, to go into everything personally, and, if possible, to throw themselves heart and soul into the new movement. | Решено было ехать в Петербург без малейшего отлагательства, разузнать всё на деле, вникнуть лично и, если возможно, войти в новую деятельность всецело и нераздельно. |
| Among other things she announced that she was prepared to found a magazine of her own, and henceforward to devote her whole life to it. | Между прочим, она объявила, что готова основать свой журнал и посвятить ему отныне всю свою жизнь. |
| Seeing what it had come to, Stepan Trofimovitch became more condescending than ever, and on the journey began to behave almost patronisingly to Varvara Petrovna-which she at once laid up in her heart against him. | Увидав, что дошло даже до этого, Степан Трофимович стал еще высокомернее, в дороге же начал относиться к Варваре Петровне почти покровительственно, что она тотчас же сложила в сердце своем. |
| She had, however, another very important reason for the trip, which was to renew her connections in higher spheres. | Впрочем, у ней была и другая весьма важная причина к поездке, именно возобновление высших связей. |
| It was necessary, as far as she could, to remind the world of her existence, or at any rate to make an attempt to do so. | Надо было по возможности напомнить о себе в свете, по крайней мере попытаться. |
