Читать «Из лекций "Понятия монархии и республики"» онлайн - страница 19

И во гневе за меч ухватился Поток.

“Что за хан на Руси своеволит?”

Но вдруг слышит слова: “То земной едет бог, То отец наш казнить нас изволит!”

И на улице, сколько там было толпы,

Воеводы, бояре, монахи, попы,

Мужики, старики и старухи -

Все пред ним повалились на брюхи.

Удивляется притче Поток молодой:

“Если князь он, иль царь напоследок,

Что ж метут они землю пред ним бородой?

Мы честили князей, но не эдак!

Да и полно, уж вправду ли я на Руси?

От земного нас бога Господь упаси!

Нам Писанием ведено строго

Признавать лишь небесного Бога!”

И потом дальше:

“…Ведь вчера еще, лежа на брюхе, они

Обожали московского хана,

А сегодня велят мужика обожать.

Мне сдается, такая потребность лежать

То пред тем, то пред этим на брюхе

На вчерашнем основана духе!”

[Толстой А.К. Поток-богатырь]

Итак: если первый принцип устанавливает целевую подчиненность монарха

родине, а второй требует обсуждения вопроса о неповиновении как обязанности, а не как права, то ясно уже - что вся постановка вопроса предполагает, в-третьих,

3. исходный пункт в виде настоящего, искреннего и убежденного, естественно-правового монархического правосознания.

Для республиканского правосознания вся проблема есть мнимая. Но для

полуреспубликанского правосознания, более или менее тянущего к растворению

личного начала в коллективе, живущего пафосом равенства, утилитарными

критериями и т. д., - вопрос этот будет всегда разрешаться в сторону

нежелания повиноваться, в сторону права на неповиновение и т. д. Не

повиновение монарху будет для республиканца естественным, заурядным

умонастроением и воленаправлением; и потому почувствовать и осознать всю

остроту и сложность проблемы он не будет в состоянии. Мало того: и

монархист, ставя перед собою эту проблему, должен углубляться в сущность

своей правовой совести или, если угодно - поставить вопрос не перед своим

положительным правосознанием, но перед естественным правосознанием; он не

должен ссылаться на традицию, на свои привычки, на свою

формально-государственную присягу, на свои вкусы или на логику - все это

есть уклонение от проблемы, бытовая отписка, попытка разрешить

стереометрическую проблему в планиметрических терминах; здесь не может

весить и ссылка на свои мистические наклонности, на свое беспредметное

умиление при слове царь, на свое нежелание или несмение рассуждать (“могу ли

сметь свое суждение иметь?”).

Бремя решения остается на самом человеке, на подданном, который в

известных случаях жизни обязан не повиноваться монарху - и притом НЕ вопреки

своей присяге, а в исполнение своей присяги. Ибо в самом деле: что он

присягал монарху, присягавшему своей стране, или же монарху, оставившему за

собою право изменить своей стране? Присяга его освобождала его от верности

родине? Присяга его отменяла ли его веру в Бога и служение Богу? Присяга его

была ли отречением от своей совести, чести и от своего человеческого

достоинства? Присягал ли он повиноваться монарху против своей родины, веры, совести, чести и достоинства?

Я могу себе представить такое извращенное, больное воззрение, которое