Читать «Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции» онлайн - страница 14

Одним из результатов (хотелось бы надеяться, что не окончательных) указанного процесса явилось появление "фантастического и нетерпеливого человека" (здесь и далее слова и выражения, заключенные в кавычки, кроме специально оговоренных – из романа "Бесы" и "Дневников писателя" Ф.М.Достоевского), который, будучи "в своей земле сам не свой", хватается за любые идеи и теоретические положения, предлагающие нетрадиционные пути спасения. Эти идеи и теории, взятые из социально-исторического опыта других стран (в которых индивидуализация человека и его социального бытия исторически осуществлялись иначе), только и смогли быть (в виде готовых и апробированных рецептов спасения от всех бед) восприняты человеком "муравьиной необходимости", а овладев и подчинив себе его душу и ум, сотворили из него одержимого, беса.

Почему? Возможно потому, что осуществление этих идей и теорий основывается на деятельности стремящегося к свободе человека, а не на ожидании невесть когда и откуда являющегося "Китеж-града", не на пассивном подчинении абсолютно независимой от человека государственной власти, не на силе традиций общины и даже почти все-прощающего православия. Но в том-то все и дело, что идеи и идеалы этой деятельности пришли извне и предполагают иное понимание и человека, и многих слагаемых его бытия. Неспособный "найти правду в себе", человек "муравьиной необходимости" ищет ее вне себя точно также, как и само спасение он ищет "преимущественно от внешних явлений". Особенностью бесноватых является рассмотрение ими своих "муравьиных необходимостей" и "фантазий" как необходимых и всеобщих для всех (но не всеми, мол, осознанными) – этакая индивидуальность, разросшаяся до всех возможных пределов, как насекомое, заполнившее все видимое пространство под окуляром микроскопа. По сути это проявление неустроенности человека и присущей ему психологии, усиленное отсутствием традиций гражданских свобод и уважения прав другого человека. Несогласие или неприятие "фантазий" другими обостряет чувство собственной неполноценности и ведет к озлобленности на "непонимающих", к насилию. Так действия порой даже из лучших намерений обращаются во зло. Творение зла из лучших побуждений – подлинное бесовство. Спасаясь от нового зла, порожденного новой "муравьиной необходимостью", очередная "фантазия" приводит к следующему злу – возникает цепь (круг) отрицания зла злом. Если же нет новой "фантазии", то бес видит неудачу не в овладевшей им идее, а в вынужденном отступлении от нее или, выражаясь современным языком, в деформациях ее чуждыми ей силами и действиями. То есть бес не способен видеть себя целиком, он всюду – результат внешних воздействий, чем и объясняет свои неудачи. Признание и даже раскаяние здесь возможно, покаяние – нет.

Ложная целостность человека (т.е. за счет чужой идеи) является порождением ложного восприятия прошлого и будущего, ведет к избирательности в угоду "муравьиной необходимости". Эта "необходимость" встает между прошлым и будущим и своей ограниченностью усиливает их обоюдное разрушение. Прошлое подвергается забвению (в том числе и путем его фальсификации), что, по П.Флоренскому, есть одно из проявлений подлинного греза .^[17] Пустота "я" порождена пустотой и обессмысливанием истории и порождает новые ее пустоты, требует превосходства "я" над историей, приводит к неизбежности иллюзий о себе, прошлом и будущем. Для беса забвение является не грехом, а способом и условием его существования. Символом такого существования в недалеком прошлом явилось разрушение храма Христа Спасителя. На его месте был выкопан котлован (в значении "Котлована" А.Платонова) и заполнен водой забвения (в том числе и собственного бессилия создать вечное, альтернативное разрушенному), в которой принимали крещение забвением люди новой "муравьиной необходимости" с очередными "фантазиями" о себе прошлом и будущем.